Все решается на следующее утро, когда мы обнаруживаем, что Винона и Старлинг Карлтон исчезли. Она взяла лошадь с поля. Должно быть, уехали потихоньку еще затемно. Джон Коул прикован к постели, так что я беру у Лайджа другого коня и пускаюсь в погоню. Они не могли меня опередить больше чем на шесть часов. Я скачу как дьявол, но потом умеряю шаг, боясь загнать коня. На дворе глубокий декабрь, не время для поездки в Вайоминг – так теперь называются те места. Три дня спустя я въезжаю в Небраску. Конечно, я вижу следы на жиденьком снегу – отпечатки подков, или мне так кажется, но это могут быть чьи угодно. В Миссури на каждой ферме, что попадается на пути, я спрашиваю, не проезжал ли тут толстяк, а с ним скво. Старлинг явно скачет во весь опор. Через четыре дня я понимаю, что мне его не догнать, и, когда темнеет, я неохотно встаю на ночлег, понимая, что мне тоже нужен сон. Я все-таки человек, и природа требует свое. По дороге я охочусь как могу, но попадаются в основном птицы и кролики, и хорошо, что у меня с собой запас сушеного мяса. Однажды после полудня я вижу вдалеке низкое пыльное облако – блин дыма, оно поднимается от чего-то вроде облака клубящихся черных призраков. Это стадо бизонов, и его вид отчего-то вселяет надежду. Их там, должно быть, тысячи, но это слишком далеко на юг, чтобы я мог попытать счастья. Большая река Платт протекает где-то к северу отсюда, и я знаю, что на каждого бизона приходится ирландец, работавший на строительстве железной дороги за последние годы. Говорят, в этих землях живут поуни со свирепым характером, и мне даже не хочется чиркать «люциферками», разводя костер, но по ночам термометр в здешних местах падает до отметки «смерть». Надеюсь, Старлинг найдет воду и еду – хотя бы ради Виноны. Потом начинается метель. Горестная метель, и ветер такой резкий, что кажется, сбреет бороду с лица. Я ничего не вижу, кроме луны своего компаса. Метель длится пять дней, и когда прекращается, я по-прежнему не знаю, куда ехать. На пути кое-где попадаются фермы и дома, что меня немало удивляет – в западной-то Небраске, где раньше, кроме чуждого моря травы, ничего не было. Я выхожу на главную тропу, но в это время года никто не гоняет по ней быков. Если их вообще теперь гоняют. Новая железная дорога уходит в бесконечность, но рельсы молчаливы, как камни. Земля вся серебристо-белая, а небо высокое и отвратительно темное. Не видно ни души. Слой снега – в два фута глубиной, и моей бедной коняшке это совсем не нравится. Я проезжаю через небольшое кладбище, где лежат ирландцы и китайцы. Клочок земли за деревянным забором, а кругом мерзлая тишина. Ночью начинается веселье – вспышки молний, грохот. На горизонте выступают очертания гор, черные, как подгорелый хлеб, и я вынужден стреножить коня и укрыться под какой-то скалой. Гром так грохочет, что выгоняет весь сон у меня из головы. Воспоминания тоже вылетают прочь. Я помню только одно – что нужно вернуть Винону. Горе майора гложет мне сердце. Но мне нужна Винона.