Бесконечные дни

За мокрым стеклом уходили во тьму многочисленные шеренги деревьев, а справа, вдали, в окне монастыря тускло мерцала свеча. Я покачивалась в кресле, лениво глядя на дождь, а потом решила снять мамины сережки, что она мне позволила поносить с утра. Однако, подняв руки к ушам и коснувшись мочек, я обнаружила, что правая сережка пропала. Я вскочила с кресла. Последний раз я проверяла сережки… где ж это было? Отец еще заметил, как красиво блестит золото на солнце… ага, на краю сада, в последнем ряду!

Не успев даже подумать хорошенько, я выбежала в заднюю дверь, промчалась через сад и, бросившись на колени в последнем ряду, принялась судорожно обшаривать землю. Мне и в голову не приходило, что уже совсем поздно, что я испачкаю сорочку мокрой землей. Как я взгляну в глаза матери завтра, когда придется сознаться, что я потеряла ее любимую сережку? Она погладит меня по щеке, скажет, что это всего лишь украшение, не выкажет ни малейшей досады… Не вытирая залитого дождем лица, я ползла вдоль ряда деревьев, как вдруг прямо передо мной остановилась пара черных башмаков с серебряными пряжками. Башмаки эти были не на высокой подошве, как носят теперь, а на низкой, сшиты из толстой кожи и закрывали ногу до середины голени. Я медленно подняла голову, так что увидела сперва продолжение ног незнакомца, потом его тело — и наконец встретилась взглядом с самыми яркими и пронзительно-синими глазами, какие только мне доводилось видеть. Над ними чернели стрелы бровей, идеально сочетающихся с решительным подбородком и орлиным носом незнакомца.

— Настоящее приключение, верно? — спросил Род Льюин так небрежно, точно речь шла о погоде, и присел на корточки рядом со мной.

В ту пору волосы у него спадали по плечам роскошной гривой. Губы, как всегда, были надменны, а лоб нахмурен. Мне еще не исполнилось и шестнадцати, я никогда не покидала отцовского сада — и вот предо мной предстал самый прекрасный в мире мужчина. Он и вправду казался воплощением мужественности, хотя был с виду молод, почти одних со мной лет. Но что-то в его взгляде подсказало мне: этот гладкощекий и совсем еще молодой юноша гораздо, гораздо старше меня. Казалось, он успел повидать весь мир, вызнать все его секреты и тайны. Род был облачен в черное, и чудилось, что ярко-синие глаза глядят на меня из кромешной ночной мглы.

Я без сил рухнула на мокрую землю. Я и сама уже промокла насквозь. Отпрянув, я попыталась отползти от человека, что стоял предо мной. Под ногами у меня хлюпала вязкая грязь.

— Это… это монастырский сад, — жалко пролепетала я.

Род снова выпрямился, упер руки в бедра и огляделся по сторонам.

— А так и не скажешь, — промолвил он, притворяясь, будто сам не знает, куда попал.

— Что вам нужно? — откинувшись назад, я глядела на него снизу вверх.

Он шагнул ближе и, остановившись почти вплотную ко мне, протянул руку. На среднем пальце блеснуло ониксом кольцо. Я никогда еще не видела такого камня: черного, гладкого, плоского, без малейшего блеска или искорки. Род медленно раскрыл сжатый кулак — на ладони лежала мамина сережка. Я поглядела на нее, а потом снова встретилась глазами с Родом. Он улыбнулся, и я ощутила глубоко внутри что-то такое, чего никогда еще не чувствовала прежде. Как будто под сердцем у меня что-то затрепетало.

Я быстро поднялась, не сводя глаз с Рода. Струи дождя все так же разбивались о землю. Дрожащими пальцами я потянулась к сережке, боясь, что Род схватит меня. Дождь омывал его руку, и мою тоже, и ладонь у него стала скользкой и гладкой. Глядя на Рода, я торопливо сжала сережку и спрятала руку за спину.

— Спасибо, — еле слышно прошептала я и повернулась к дому. Даже в глухую ненастную ночь я различала очертания крыши вдалеке над вершинами деревьев. — Мне пора. И вам тоже…

Я зашагала прочь.

Род положил мне руку на левое плечо и развернул обратно к себе.

— Я следил за тобой, — произнес он. — Уже несколько дней.

— Никогда вас не видела, — заявила я, вызывающе вздергивая подбородок. Я не понимала, что тем самым показываю ему шею.

— Вся беда… твоя… в том, что я люблю тебя. — Слова Рода звучали чуть ли не исповедью.

— Вы не можете меня любить, — глупо возразила я. — Вы же меня не знаете.

— Не знаю? Я видел, как бережно ты возделываешь сад твоего отца. Видел, как расчесываешь локоны утром в окошке спальни. Видел, как ты вся светишься в каждом движении — ярко, точно пламя свечи. Я знаю тебя достаточно, чтобы понять: ты должна быть рядом со мной. Я знаю тебя, Лина. Знаю даже твое дыхание!

— Но я вас не люблю, — отозвалась я, понятия не имея, отчего говорю это. Грудь моя трепетала при каждом вздохе.

— О, полно. — Род насмешливо наклонил голову. — Так уж и не любишь?