Бесконечный тупик

Стилизация. Положим, у вас дома ёж живёт. Сказать не «ёж», а «ёжик» – уже тёплое, интимное чувство. И смешно. Уже некая кокетливая улыбка появляется. Сорокалетняя дама, говорящая, что у неё живёт ёжик, мгновенно входит в роль шаловливого ребёнка. Назвать ежика Ермолаем:

– Ермолай по ночам пыхтел, шуршал газетами, натасканными им со всего дома себе под диван. Потом, посапывая мокрым носиком и постукивая коготками о паркет, топотал на кухню, долго лакал молоко из блюдца, удовлетворенно пыхтя и причмокивая.

Постепенно ёж превращается в зверюшку из мультфильма, с прической, как у Збигнева Бжезинского. Сидит за столом и пьёт чай вприкуску из самовара. Всё исчезает в стилизации. Ёжик-то пластилиновый!

Но я помню, у домика отца в пионерском лагере жил ёж. Я воспринимал его очень серьёзно. Опасливо гладил по колючкам, вытаращив глаза, смотрел, как отец его специально пнул и ёж сначала побежал, а потом свернулся в колючий шар. Отец сам был для меня похож на ёжика: во-первых, небритый, а во-вторых – причёска. Я трогал папину щёку, жёсткие волосы, уголком растущие на лбу. Всё было вполне серьёзно. К отцу я относился, как к отцу. Но стоило мне прикоснуться к живущей в памяти реальности, как она свернулась колючим шаром и превратилась в жеманную стилизацию. Никакого проникновения внутрь, в тот мир, – может быть единственно подлинный мир – не получилось. Я могу написать: «правое полушарие отцовского мозга, ошарашенно шарившее в предсмертной пустоте». Но ЧТО это было для отца ТОГДА…

Конечно, Набоков прав:

«Часто повторяемые поэтами жалобы на то, что, ах, слов нет, слова бледный тлен, слова никак не могут выразить наших каких-то там чувств (и тут же кстати разъезжается шестистопным хореем) … столь же бессмысленны, как степенное убеждение старейшего в горной деревушке жителя, что вон на ту гору никогда никто не взбирался и не взберётся; в одно прекрасное, холодное утро появляется длинный, лёгкий англичанин – и жизнерадостно вскарабкивается на вершину».

Действительно, при удивительном истончении ажурной решётки стиля она перестаёт замечаться и притворение переходит вроде бы в претворение. Но, во-первых, что делать не писателям, а простым смертным, и, во-вторых, при столь исключительных стилистических усилиях пробиться сквозь сито стиля платой за явление внутреннего опыта другим служит исчерпание его для себя. Происходит отчуждение. Тот же Набоков сказал:

«Внешние впечатления не создают хороших писателей; хорошие писатели сами выдумывают их в молодости, а потом используют так, будто они и в самом деле существовали».

Выдумка может быть гениальной и может почти полностью заменить реальный опыт. Но при этом смутное и нежное ощущение действительно произошедшего заменяется терпкой темперой, яркой и прочной, но неизменной и пахнущей химией.

Возможна ли целостность "я"? И зачем? Может быть, это лишь признак стремления к смерти?

Контакт в юности с детством – чисто физический. А потом возникает контакт с юностью и её физическим восприятием детства, может быть и не актуализированным. После юности детство умирает, и человек, вспоминая его, проникает в чужой, хотя и не чуждый, а, наоборот, ласковый мир. Обращение к детству помимо юности, вне юности, есть ошибка, свидетельствующая об инфантилизме данной личности. Ведь всё равно контакта нет. Есть пластилиновый ёжик, Ермолай или металлист. Задачу ежа можно решать соответственно в русофильском или молодежно-панковском стиле.

Не есть ли сама тяга к писательству – признак незрелости русского общества, его вечной детскости, неспособности контакта с собственным прошлым? Ключ к прошлому был не у историков – у писателей. После Карамзина писатели стали давать материал историкам, тогда как нормально было бы обратное.

916

Примечание к №913

На кого ж ты полез, дурашка.

Конечно, это примитивная проекция образа отца на Юнга. Я хочу избавиться от образа отца, убить его. (921) И – не следует забывать об индексе умственного развития европейца – Юнг с первого взгляда на мою монголообразную физиономию все понял бы.

И стол он всегда на ключ запирал, а ключик – вот он – раз в кармашек. Европа! Учиться, учиться и учиться. В конце концов в 17-ом откуда и куда Ленина направили? – из Швейцарии в Россию же, а вовсе не наоборот. О «наоборот» русские недотёпы и подумать тогда не могли.

917

Примечание к №912

Соловьев, Чернышевский, Ленин, Набоков, Чехов и др. оборачиваются лишь двойниками моего «я»

«Обознатушки-перепрятушки». Я говорю только о себе. Даже в отце – я сам. О мире сужу по «я» философов и писателей; об их «я» – по тем людям, которых знал (а знал-то я реально, пожалуй, только одного отца); о них, в свою очередь, по своей биографии; и наконец о себе как о "я", которое и является миром, – по книгам, написанным этими же самыми философами и писателями. Это бесконечный тупик.