Бесконечный тупик

Хайдеггер исследует язык, но не разрушает его. Лишь иногда во время своей филологической акупунктуры он достаёт глубоко воткнутой иголкой один из индоевропейских корней, и тогда на мгновение болевой шок срывает пелену с глаз. Хайдеггер пытает язык, загоняет его в железный лабиринт анализа. Конечно, он постепенно «дозревал», но в мыслях так и не достиг разлетающейся лёгкости. Не легкомыслия, а легкодумия. В нём осталась неистребимая немецкая тяжеловесность. Следовательно – необречённость.

926

Примечание к №919

никому я не был интересен. Именно я, весь

О.Мандельштам вспоминал о посещении редакции одного из журналов каким-то начинающим литератором:

«Входит милый юноша, хорошо одетый, неестественно громкий смех, светские движения, светское обращение совсем не к месту. Надышавшись табачного дыму, уже собираясь уходить, он словно что-то вспоминает и с непринуждённостью обращается к бородатому, одурманенному идеологией и честностью редактору: – А скажите, вам не подошли бы французские переводы стихов Языкова? – Глаза у всех раскрылись – было похоже на бред … Когда ему пролепетали вежливое – не нужно, он ушёл весёлый и ничуть не смущённый. Дикий образ этого юноши мне запомнился надолго. Это был какой-то рекорд ненужности. Всё было ненужно: и Языков ему, и он журналу, и французские переводы Языкова России».

927

Примечание к №910

средние века это обычное состояние человечества, пожалуй, даже по сравнению с предыдущими и последующими эпохами более рациональное и спокойное

Шпенглер писал о средневековье:

«Бесчисленные тысячи ведьм были убеждены, что действительно являются таковыми. Они сами доносили на себя, молили об отпущении грехов, из чистейшего правдолюбия рассказывали на исповеди о своих ночных полётах и договорах с дьяволом. Инквизиторы в слезах, из сострадания к падшим назначали пытку, чтобы спасти их души. Вот готический миф, из которого вышли крестовые походы, соборы, одухотворённейшая живопись и мистика».

Ну и что? Современники Шпенглера были убеждены, что «бесчисленные тысячи ведьм» являлись наиболее образованной и культурной частью населения: заплетали венки, играли на арфах, смотрели в телескопы. А инквизиторы, зная их правоту и собственную дикость, в слезах от своего ничтожества подло жгли на кострах учёных, поэтесс, композиторов. Вот масонский миф, из которого вышли фашизм и коммунизм, мировые войны, мучение и мученичество ХХ века.

928

Примечание к №919

Меня никто не выбрал.

Положим, я некрасив, положим – необаятелен. Пускай даже болен. Но не до такой же степени, чёрт возьми, чтобы меня вообще не замечать! Ведь вообще я очень заметен. Я странный. У меня даже в школе, кроме основного прозвища, в старших классах было ещё одно: «Странный человек».

Чехов сказал:

«Если хочешь, чтобы тебя любили, будь оригинален; я знаю человека, который ходил в валенках зиму и лето, и в него влюблялись».

Я же не то что в валенках, а зимой и летом в шубе ходил. И никто даже не обернулся. То есть не нужен явно. Даже демонстративно. «Из принципа».

Чудак надел шубу и ходит на пикнике по лужайке, улыбается: сейчас заметят, засмеются, пригласят. А все ходят мимо, играют в жмурки и прятки, едят шашлыки, поют, пьют, щипаются, ловят бабочек. Ходил-ходил 4 часа – никто не замечает. Плюнул, шубу бросил со всего маха в траву и пошёл на станцию. Кто-то, Брюллов кажется, когда уезжал из России, бросил на границе шубу, чтобы и духа русского не осталось. ТАК вот! Ладно в Европе, но здесь свои не видят. Ну и пошли к чёрту! (933)

929

Примечание к с.52 «Бесконечного тупика»

Я даже не ерунда с художеством, а ерунда в художестве.

«Человек я или тварь дрожащая?» – вопрошал Раскольников. Но есть у него более интересная фраза, чем постоянно цитируемая «тварь»:

«Эх, эстетическая я вошь, и больше ничего».

930

Примечание к №910

Не случайно же жизнь крайних рационалистов, как правило, темна и запутанна.

Почему рационализм кончается бредом? – Из-за связного и длинного текста.

Человек сыт и не думает о еде. Ему не хочется, даже «вызывает отвращение». Но через 4 часа мысли уже тянет, а через 24 он ни о чём другом и думать не может. Через 48 часов человек заболевает едой, бредит ей. То же секс, общение с людьми, одиночество, свобода. И вот бедный разум. Первое предложение – рационально. Следующее уже менее. Третье – это как в физике «проблема трёх тел» – создаёт логически неразрешимую, миллионнократную вязь ассоциаций. А рационалист всё пишет, связывая: страницу за страницей, страницу за страницей. И на 50 странице у него прыгают симпатичные пушистые чертенята, а на сотой рассыпан целый мешок кормовой соли для осла-психиатра.