Бескрайние земли

Будь тут негр Дамиан, Синьо подозвал бы его, они поехали бы рядом и Синьо поделился бы с негром своими планами. Негр слушал бы молча, кивая своей огромной головой. Но негр Дамиан обезумел, теперь он бродил по дорогам какао, смеясь и плача, как ребенок, и Синьо понадобилось употребить всю свою силу и волю, чтобы убедить Жуку не убивать негра. Недавно видели, как Дамиан, рыдая и плача, проходил в окрестностях фазенды, и его нельзя было узнать — худой, покрытый грязью, с провалившимися глазами, он бормотал что-то насчет мертвых детей и белых ангельских гробиков. Он был хороший негр, и Синьо Бадаро до сих пор не мог понять, почему он промахнулся в ту ночь, когда стрелял в Фирмо. Неужели он уже тогда был сумасшедший? Музыка, вновь донесшаяся до него на повороте дороги, снова вызвала в нем воспоминания о том вечере. Синьо Бадаро вспомнил о картине в гостиной: крестьянка и пастухи, голубая лазурь, свирель. Вероятно, это была очень трогательная музыка, с нежными словами любви. Музыка для танцев, потому что нога у девушки на картине оторвалась от земли, словно в балетном па. Не то, что эта музыка, которая сопровождает его; она походит на похоронный марш:

Жизнь моя — это попросту каторга.
Как приехал сюда, меня заковали
В прочные цепи какао…

Синьо Бадаро вглядывается, стараясь рассмотреть, что там виднеется по сторонам дороги. Вот невдалеке, наверное, хижина работника с плантации. Или, быть может, это поет человек, бредущий по тропинке с гитарой и коротающий себе путь песней. Уже минут пятнадцать, как эта песня сопровождает кавалькаду — в ней поется о жизни в здешних краях, о труде и о смерти, о судьбе людей, попавших в плен к какао. Но глаза Синьо Бадаро, привыкшие к ночному мраку, не различают ни единого огонька далеко в окружности. Они видят лишь зловещие глаза филина, который по временам степенно ухает. Вероятно, это поет какой-то человек, идущий по тропинке. Он поет, коротая себе песней путь, а Синьо Бадаро, направлявшийся на фазенду, должен быть настороже. Это опасные тропы, нет уже больше покоя на дорогах вокруг леса Секейро-Гранде.

В тот вечер, когда он отдал приказ негру Дамиану убить Фирмо, у него еще была какая-то надежда. Но теперь все кончено. Война объявлена. Орасио собирается вступить в Секейро-Гранде, он собирает людей, затеял в Ильеусе тяжбу, добиваясь признания за ним права на владение землей. В тот вечер, когда девушка с европейских полей, там, на картине, танцевала на одной ножке, у Синьо Бадаро была еще какая-то надежда. Конечно же, человек шел по тропинке — голос его слышался все ближе и ближе, он усиливался и вместе с тем становился все более грустным:

День придет и безвестно умру я,
В гамаке отнесете вы тело мое…

Да, теперь потянутся гамаки по дорогам, много ночей будет повторяться это зрелище. И прольется кровь, орошая землю. Эта земля не для плясок и не для пастушков в красных беретах, это черноземная почва, она хороша для какао, она лучшая в мире. Все ближе слышится голос, поющий песню о смерти:

День придет, когда буду я мертвым,
Схороните меня возле самой дороги…

Вдоль дороги стоят безымянные кресты. Это могилы людей, погибших от пули или лихорадки, от удара кинжалом в ночи, когда совершаются преступления, или от болезни, с которой человек не может справиться. Но деревья какао вырастали и приносили плоды, сеньор Максимилиано сказал, что в тот день, когда на месте всех этих лесов будут плантации какао, они смогут устанавливать свои цены на американских рынках. У них будет больше какао, чем у англичан, в Нью-Йорке узнают имя Синьо Бадаро, владельца фазенд какао в Сан-Жорже-дос-Ильеус. Он станет богаче Мисаэла… У дороги упокоится Орасио, под безымянными крестами будут похоронены Фирмо и Браз, Жарде и Зе да Рибейра. Они сами захотели этого, Синьо Бадаро предпочел бы, чтобы было как на олеографии, как в танце, чтобы все были веселы, люди играли бы на своих свирелях на лазурном поле. Виною всему был Орасио… Зачем он позарился на чужие земли, которые могут принадлежать только Бадаро; кто решился бы оспаривать права Бадаро?.. Орасио сам этого захотел; будь его, Синьо Бадаро, воля, все бы веселились на празднике и девушка с поднятой в воздухе ножкой танцевала бы на покрытом цветами лугу… Настанет день, когда будет так, как на этом далеком европейском лугу. Синьо Бадаро улыбается в бороду, он тоже, подобно гадалкам и пророкам, видит будущее. На повороте дороги, там, где ее пересекает тропинка, появляется человек с гитарой:

День настанет, когда я погибну,
Схороните меня вы под сенью какао…