Бескрайние земли

Бывало больно, было грустно
Смотреть, как гибнет зря народ:
Пал у Орасио жагунсо,
Сражен наемник Бадаро…
Земля телами покрывалась,
И сердце кровью обливалось
При виде стольких преступлений -
Ужасных жертвоприношений.

Жагунсо были в почете, за ними гонялись, вербуя тех, у кого был меткий глаз, кто доказал на деле свою храбрость. Рассказывали, что Орасио послал людей в сертан за знаменитыми жагунсо, что Бадаро не жалели денег, когда надо было заплатить меткому стрелку. Ночи наполнились страхом, тайной и неожиданностями. Ни одна дорога, как бы широка она ни была, отныне не считалась надежной для пешехода. Никто, даже тот, кто не имел никакого отношения к лесу Секейро-Гранде, к Орасио и Бадаро, не осмеливался ездить по дорогам какао без сопровождения, по крайней мере, одного телохранителя. Это было время, когда торговцы скобяными товарами наживали себе состояния на продаже оружия. Исключение составил только Азеведо из Табокаса, который разорился, поставляя оружие для Бадаро, и сумел спасти кое-что лишь благодаря своей политической ловкости. Теперь в глубокой старости он содержал зеленную лавку в Ильеусе и рассказывал юношам, учившимся в городе:

Крестьянин заступ свой бросал
И брался за ружье, кинжал,
А оружейник ликовал:
Оружье он распродавал.
На миллион наторговал!

Спустя два десятка лет рассказывали и пели свои сказания об этом времени. В этих сказаниях повествовалось о подвигах Бадаро, об их мужестве, о храбрости Синьо и Жуки:

Синьо, могучий властелин,
Глава семьи, и смел, и лих…
Однажды ехал он один,
Прикончил в схватке пятерых!
И брат Жука храбрец, что надо,
Сверх всякой меры смелым был.
Жука, бывало, без пощады
Больших и малых смело бил!

Но в этих сказаниях говорилось и о мужестве людей Орасио, его сторонников, о храбрости Браза, самого смелого из них, того, что, раненный тремя пулями, продолжал сражаться и убил двух противников:

Браз Бразилино, храбрый, гордый,
Себя он звал Жозе дос Сантос -
Ведь так звучало благородней -
Стрелял, когда от пули пал,
Хоть сам был ранен, убивал!

Они описывали Орасио, который из своей фазенды отдавал людям распоряжения, посылал их на дороги, окружавшие лес Секейро-Гранде:

Давал Орасио приказы,
Он управлял округой властно.
Он рассылал свои отряды
Для нападений из засады.

Песни о битвах за Секейро-Гранде рассказывали не только о героических подвигах, но и о простой обыденной жизни:

Замужних женщин было мало,
А если были, то в Бане…
И о женитьбе тут, бывало,
Мечтали только и шутили:
— Женился б даже на седой,
Лишь стала б женщина вдовой!

Люди, слушавшие эти песни двадцать лет спустя на ярмарках в поселках, возникших на месте леса Секейро-Гранде, встречали их возгласами одобрения, весело смеялись, отпускали замечания. В песнях слепцов перед ними вставали эти полтора года борьбы, люди умиравшие и люди убивавшие, земля, политая кровью. И когда слепцы заканчивали свое повествование:

Поведал вам я страшную историю.
Историю о тех ужасных временах…

...они бросали еще несколько монет в чашку рассказчика и отходили в сторону. «Да, колдовское это было дело». Так говорилось в песне, так говорят и они сегодня. То было колдовское дело. Его вызвало проклятье, посланное негром в ту далекую колдовскую ночь. Проклятие Жеремиаса разносилось в те смутные времена по дорогам — от фазенды к фазенде. Оно передавалось Дамианом, худым, изможденным и грязным, этим безумным негром, который бродил по дорогам какао и рыдал.

3

Еще не прекратились разговоры, связанные с нападением на Синьо Бадаро и смертью братьев Меренда, как Ильеус всполошился из-за инцидента, происшедшего в кабаре между Виржилио и Жукой Бадаро. Впрочем, за эти полтора года так часто случались различные истории, что дона Моура, старая дева, убиравшая алтарь церкви Сан-Себастьяна, как-то сказала своей подруге доне Лените Силве, приглядывавшей за алтарем напротив:

— Столько всяких событий, Ленита, что у нас даже не хватает времени обсуждать как следует хоть одно… Уж больно быстро все происходит…