Бескрылые птицы

— Черепахи, — объяснил ходжа. — Обжирают огород, но у меня не хватает духу их прикончить. Так я их собираю и отвожу на Нилёфер. Находим славное местечко подальше, и я их выпускаю. — Он вынул из мешка здоровенную черепаху и гордо сказал: — Глянь, какое чудище! — Черепаха высунула голову из панциря, раскрыла пасть и громко зашипела. — Ах ты моя храбрая! На меня похожа — слишком старая, ничего не боится.

Приподняв брови, Искандер разглядывал недовольную тварь. Святая чудаковатость имама неисчерпаемо удивительна. Гончар постучал по рубчатому панцирю, и черепаха зашипела снова.

— Злая жена сведет мужа с ума, — укорил ее имам.

С жуткой неохотой и безмолвным чертыханьем Искандер тихонько постучал в дверь Леонида-учителя. Он всегда презирал этого грека с его непревзойденной способностью сеять разлад и вражду. Вдобавок, Искандер сомневался, что учитель когда-нибудь простит ему участие в давнем унижении на мухаббете. К тому же гончар вдруг становился косноязычным, когда приходилось иметь дело с христианским книжным червем.

Ожидая, Искандер заметил нечто странное в птичке, обитавшей в клетке у двери. Почти все заводили себе зяблика, соловья, золотистого дятла или малиновку, чтобы на рассвете и в сумерки, когда муэдзин кричит с минарета, птицы наполняли город собственным призывом на молитву. Однако птица Леонида-учителя очень походила на самого учителя: тощая, мрачная, унылая и с таким видом, будто до чёрта знает ни про что.

Искандер удивленно ее разглядывал, когда Леонид, раздраженный тем, что прервали его письмо к одному члену тайного общества в Смирне, открыл дверь. Письмо носило конфиденциальный характер, и потому нежданный стук в дверь поверг учителя в некоторую панику. Он жил в постоянном страхе перед арестом и не строил иллюзий относительно своей участи. Разумеется, Леонид готов был пострадать и умереть за Грецию, однако понимал, что от природы не наделен героическим складом. Его жизнь была своего рода мученичеством, он крепко верил в великие идеалы и историческую миссию, но вместе с тем прекрасно знал, что не рожден Агамемноном или Ахиллом.

— Ну? — спросил Леонид, увидев переминавшегося на пороге Искандера.

— Мир вам, — сказал гончар.

— Что нужно? Я очень занят.

— Я получил письмо. — Искандер протянул конверт. — Но прочесть не могу.

Через плечо Леонида гончар пытался заглянуть в дом. Говорили, в нем невероятное, поразительное нагромождение книг и бумаг, затянутых паутиной и пылью. Вроде бы Леонид не умел готовить, но скупился кому-нибудь платить за стряпню и жил на одном хлебе с оливками. По слухам, он такой скаред, что ему жалко расставаться с собственным дерьмом.

Леонид неохотно взял и глянул на письмо через очки.

— Оно на турецком, — сказал он. — Я не хочу читать, от этого языка во рту вязнет. — Голос учителя скрипел, как колесо.

Искандер не знал, злиться ему или огорчаться.

— Буквы-то греческие, — сказал он, приводя этот факт как смягчающее обстоятельство.

— Да, действительно, — согласился Леонид. — Кстати, письмо адресовано вашей жене.

— Вы прочтите, а я запомню и перескажу. Я здорово запоминаю слова, хоть и не умею их писать.

Леонид проглядел письмо и заметно смягчился.

— Оно от вашего сына, — сказал он. — Должен признать, в нем есть своя прелесть. Просто замечательное письмо. Никак не ожидал от вашего парня.

— Пожалуйста, прочтите! — взмолился Искандер.

— Вы бы привели жену, вам обоим стоит послушать.

— Я сам послушаю, а потом решу, — настаивал Искандер.

— Ну как угодно, — раздраженно ответил Леонид. Эти провинциальные турки совершенно бестолковые. — Между прочим, письмо написано с месяц назад.

— Спасибо, спасибо, — поблагодарил Искандер, и Леонид стал читать: — «Валидеджигим, Ыки аскер догурмакла мюфтехир…»