Бескрылые птицы

— Как скажете, господин лейтенант. — Сержант изобразил удивление столь явным отсутствием воинственности.

Жандармов, двух слабосильных стариков, оставшихся от прежней городской жандармерии и освобожденных от призыва, потряхивало от сознания своей малочисленности, но ни один не усомнился в собственной отваге. Они понятия не имели, кто эти военные, и, разумеется, не получали никаких сообщений и инструкций от губернатора или кого бы то ни было. Они даже не знали, что итальянцы заняли Анталью.

— Чего делать-то? — спросил один старик другого, еще старше, а тот ответил сквозь стиснутые зубы:

— Зажми жопу и не вздумай пернуть, а то обгадишься.

Жандармы встали лицом к лицу с двумя итальянцами, и поначалу произошло несовпадение манер: турки исполнили уважительный оттоманский салют, а итальянцы протянули руки для рукопожатия. После этого неудавшегося маневра ситуация перевернулась: итальянцы неуклюже попытались повторить оттоманский салют, а турки неловко протянули руки. Это, конечно, всех рассмешило и благоприятно растопило лед. Произошло скорое братание, но с прихода итальянцев и до самого ухода для жандармов осталось тайной, кто ж такие эти оккупанты; жандармы лишь поняли, что это настоящие солдаты, весьма дружелюбные и отменные стрелки.

Контакт наладился на почве профессионального интереса: жандармы пожелали взглянуть на оружие итальянских солдат, а тем захотелось рассмотреть пистолеты служителей закона. Произошел оживленный глухонемой обмен инструкциями по обращению с оружием, и с любыми недоразумениями было покончено.

Одному жандарму пришла великолепная идея — послать мальчонку за агой, Рустэм-беем, который определенно знает, что делать с новыми гостями. На мужской половине дома тот чистил охотничье ружье, а Лейла-ханым под аккомпанемент лютни пела ему колыбельную собственного сочинения. С недавних пор она начала понимать, что детей у нее, скорее всего, не будет, и потому новую песню окрашивала некоторая грустинка.

— Хорошо бы записать мелодию нотами, — сказал Рустэм-бей. — А то жалко, если забудется.

Он сильно похудел по сравнению с предвоенными годами — времена оказались тяжелыми даже для него, — и все так же пропадал на охоте, ныне особенно опасной, поскольку горы кишели бандитами. Тем не менее, появление Рустэм-бея на площади произвело на итальянцев неизгладимое впечатление. На нем был великолепно скроенный костюм от греческого портного из Смирны, и к этому европейскому наряду он добавил красный атласный кушак, за который пристроил серебряные пистолеты и ятаган. В правой руке трость с серебряным набалдашником. На ногах — надраенные кавалерийские сапоги, на голове — идеально вычищенная темно-малиновая феска. Гладко выбритое лицо с навощенными усами благоухало лимонным одеколоном. Несмотря на изысканный антураж, въевшийся загар и военная выправка явно выдавали в нем человека сильного и крепкого. Он выглядел элегантным оттоманским дворянином до кончиков ногтей, и лейтенанту Гранитоле, который тут же проникся к нему уважением, мгновенно полегчало.

Рустэм-бей добросовестно обменялся рукопожатием сначала с лейтенантом, сержантом Оливой и двумя капралами, а затем со всеми тридцатью солдатами, каждого приветствуя вежливым «Хош гельдиниз». Все чувствовали себя так, будто им оказывают церемониальный почет, и терялись с ответом.

Рустэм-бей провел с лейтенантом своего рода переговоры, за которыми наблюдал чуть ли не весь город.

— Кто вы? — спросил ага по-турецки, но ответом был лишь растерянный взгляд. — Я Рустэм-бейэфенди. — Он постучал себя в грудь и повторил: — Рустэм-бейэфенди.

— А! — воскликнул Гранитола. — Вас зовут Рустэм-бейэфенди? Так, прекрасно. А я — лейтенант Гофредо Гранитола. Лейтенант Гофредо Гранитола. Capisci?[86]

— Капиши, — повторил Рустэм-бей.

— Нет, нет, не «капиши». Лейтенант Гофредо Гранитола.

— Гранитола?

— Si, si[87], Гранитола.

— Ax, Гранитола! — просиял Рустэм-бей, сообразив.

Сержант ткнул себя в грудь и, благоразумно опуская такие детали, как звание и имя, представился:

— Олива.

— Олива, — повторил ага и далее прошел через сей ритуал с каждым солдатом. Затем отступил и, по очереди показывая на бойцов, по памяти назвал все имена.

— Феноменальный человек, сержант, — прошептал Гранитола.

— Так точно, господин лейтенант, — согласился Олива, кого, как и всех остальных, сие чудо мнемоники сильнейшим образом потрясло.

— Вам бы в дипломаты, — сказал лейтенант, прекрасно сознавая, что Рустэм-бей его не понимает.

— Вы грек? — спросил ага, использовав турецкое слово «юнанлы», однако вразумительного ответа не получил. — Оттоман, — показал он на себя, но затем поменял название: — Турок. — Рустэм-бей обвел рукой собрание солдат, а потом вопросительно вскинул обе руки.

— А! — вскричал сержант Олива, внезапно поняв вопрос. — Italiani.

— Итальяни, — повторил просветлевший и одновременно озадаченный Рустэм-бей. Каким ветром в Эскибахче занесло взвод итальянских солдат? Однако известие подсказало, как поступить дальше. — Est-ce que vous parlez français?[88] — спросил он.