Бескрылые птицы

Вопрос произвел фурор: Гранитола вдруг понял, что все затруднения сейчас закончатся.

— Mais oui, je parle français, — ответил лейтенант и снобистски добавил: — Tout le mond parle français[89].

— C’est la langue universelle de la civilization, n’est-ce pas? — сухо заметил Рустэм-бей, приподняв красноречивую бровь. — Je I’ai appris un pendant le service militaire. J’étais officier, et c’était plus ou moins oblig-atoire[90].

Сказать по правде, по-французски оба говорили скверно. Рустэм-бей имел несчастье учиться у человека с весьма сильным южным выговором, и потому все носовые звуки получались у него с добавкой твердого «г». «Жё ревьян ландман»[91] получалось как «Жё ревьенг лендменг», и, соответственно, все гласные вырывались на свежий воздух надлежаще видоизмененными. Подобным же образом и Гранитола не продвинулся дальше шуток, необходимых для посещения офицерских вечеринок с союзниками, к тому же и тот и другой большей частью забыли все, чему учились. За месяцы приятельства эти двое умудрились породить свой язык, каковой оба искренне считали французским, и до конца жизни Гранитола будет ужасать случайных французских собеседников своим беглым, но причудливым жаргоном, сильно сдобренным прованским выговором, который он неумышленно перенял от Рустэм-бея.

Разумеется, Лейла-ханым немного говорила по-итальянски, поскольку его диалекты ходили на ее родине — Ионических островах, но воспользоваться этим не могла. По соображениям благоразумия она тщательно избегала любых указаний на то, что родом не с Кавказа. Лейлу распирало желание поболтать на итальянском, и она успокоилась, лишь когда солдаты наконец отбыли.

А тем вечером Рустэм-бей отвел итальянцев в городскую гостиницу — приятные пустые комнаты, квадратом охватившие тенистый дворик. Они больше всего годились под временные казармы, и единственное неудобство состояло в том, что приезжие рассчитывали пользоваться гостиницей, как обычно, и невозможно было отговорить их расстилать свои тюфяки и храпеть ночь напролет даже в комнатах, битком набитых солдатами. Последним, однако, нравился обычай делить трапезу с постояльцами, и они перепробовали бездну вкусностей, которые потом с наслаждением вспоминали, пытаясь заставить жен их воссоздать.

В первый вечер Рустэм-бей исполнил свой долг, не пожалев прислать кальян и еду. Согласно обычаю, он упорно сидел среди солдат, молча исполняя законы гостеприимства, а те так же упорно сидели и дожидались его ухода, соблюдая правила воспитанных гостей. Кальян шел по кругу, и даже те, кто боялся нахвататься турецких микробов, в конце концов сделали несколько затяжек. Они заметили, что у Рустэм-бея свой мундштук, которым он каждый раз заменял общий. Прохладный, сладкий и ароматический дым доставлял курильщикам нежное наслаждение, и к середине вечера усталых солдат сморило. Никто не видел ухода Рустэм-бея, поскольку отбыл он лишь после того, как все чужестранцы задремали.

Ага вернулся домой, гордый тем, что исполнил свой долг, оправдал ожидания жителей, сумел применить свой французский, и довольный, что провел интересный день. Он спихнул с постели безропотную Памук и разбудил Лейлу-ханым, перышком пощекотав ей губы и ресницы. Лежа после томной любви и прислушиваясь к соловьям, Рустэм сказал:

— Надо будет купить мундштуков для кальяна и подарить солдатам.

Чуть позже, даже не зная, слышит его Лейла или уснула, он просто так сказал:

— Вообще-то я счастливый человек.

Прежде он никогда так не думал и не говорил.

75. Мустафа Кемаль (17)

Каратавук в Галлиполи и Ибрагим в Алеппо зависли в странной неопределенности, охватившей армию, которая еще существует, когда правительство сдалось. Воинская рутина идет своим чередом, но никто не знает, зачем это теперь, и одни солдаты прячут друг от друга глаза, словно виноваты в поражении, а другие злятся и нехотя исполняют приказы, утратив страх перед офицерами. Идут разговоры об отправке домой, как это может произойти, будет ли какой транспорт. Ручеек дезертиров не иссякает, поскольку служить теперь бессмысленно, и немалая часть армии демобилизуется стихийно и неофициально. Многие прихватывают оружие и становятся обычными бандитами, преумножая невзгоды населения. Жалованье не поступает, кормежка по-прежнему непереносимо скудна. Одни солдаты воруют у гражданских, другие попрошайничают.