Бескрылые птицы

Не желая показывать слугам, что расстроен, Рустэм-бей отыскал письмо Лейлы-ханым, которое так и не прочел, и, сунув его в карман пиджака, отправился в город. Миновав красивые дома, в которых некогда жили армяне, он остановился там, где во исполнение обещания начал строить мечеть. Сейчас здесь все поросло сорняками и чертополохом, посреди стройки вытянулось миндальное деревце; все вместе походило на древнегреческие руины. Наверное, надо бы устыдиться, что дело не закончено, тем более теперь, когда в городе есть мужчины, ведь это позор в глазах жителей, но одна мысль о затее наполнила душу неимоверной усталостью. Рустэм-бей дернул плечом и сказал себе: «В конце концов, мечетей Господу хватает».

Он пошел дальше, пробираясь по косогору сквозь колючий кустарник. Миновал ликийские гробницы, где обитал Пес, и саркофаг святого. Увидев Ибрагима-рехнутого с Кёпеком и козьим стадом, он приостановился послушать, как пастух выводит на кавале странно красивую, но бессвязную мелодию. Наконец козьей тропой Рустэм добрался до края обрыва.

И там, наверху, вертя в руках письмо Лейлы — оно трепыхалось на морском ветру, — он все-таки догадался, что расплывшиеся на листке чернила означают слезы.

До самой темноты Рустэм-бей сидел на камне, смотрел с вершины утеса на море, и ему казалось, что он зажился на белом свете.

4. Эпилог от гончара Искандера

Может, помните, я говорил, что люди, оставшиеся в здешних местах, частенько задаются вопросом, отчего это Ибрагим съехал с ума. Я сказал, что знал только я, но помалкивал, потому что он просил уважить его горе, вернее, сжалиться над его виной — так он выразился. Теперь, когда Ибрагим спятил, а солнце давно высушило дождь, что смыл кровь с камней, и почти не осталось тех, кто помнит Филотею, мне думается, предательства не будет, если все же сказать правду. Это история проклятья, и я вроде понимаю, что чувствует Ибрагим, потому что сам подстрелил собственного сына и проклял каждый день своей жизни. Ну, Каратавук хоть живой, он хоть простил меня, и у него есть жена, которая нарожала ему сыновей, чтобы пахали его поле, и дочерей, чтобы пропалывали. У Ибрагима все гораздо хуже.

Дело в том, что он убил Филотею, милую, красивую и тщеславную христианку, и это свело его с ума. Я не великий паша, который разбирается в большом мире, я ничему не учился, кроме как шпарить наизусть первую суру Священной книги, и, наверное, никогда не пойму что к чему, но мне кажется, Ибрагим вовсе не виноват, хотя он-то считает себя виновным.

Я так говорю не потому, что ее смерть была несчастным случаем, а потому, что вообще ничего бы не случилось, если б не большой мир. Это он пошел на нас войной и хотел нас поделить, и это греки напали на нас после войны с большим миром, когда мы ослабли, и они думали, что легко нас одолеют. Мы-то войну выиграли, а греки нет, но из-за нее паши большого мира порешили убрать мусульман с греческой земли и привезти к нам, а у нас забрать христиан и отправить к грекам, вот потому-то Филотея и побежала искать Ибрагима, и приключился несчастный случай, который ее и убил.

Когда нежданно нагрянули жандармы и приказали нашим христианам мигом собраться и уходить, началась страшная кутерьма. Женщины выли, поднялась паника, потому как никто не знал, чего брать. Мы все слыхали истории про выдворение армян восемь годов назад, когда они взяли лучшие драгоценности, чтобы продать на новом месте, но всего лишились, потому что их тотчас обобрали конвоиры. Вот наши христиане и ломали голову, чего брать: нужное или ценное, не зная, сколько проведут в дороге и будут ли кормить. Они бегали по соседям-мусульманам и умоляли: «Пожалуйста, эфенди, пригляди за хозяйством, пока я не вернусь, вот ключ от дома, запри, как мы уйдем, и присмотри до нашего возвращения». У меня самого три ключа от старых соседей, вон висят на гвоздике у дверей и с каждым годом все больше ржавеют. Я и за соседской землей приглядываю, она у меня в уходе — обрабатываю, сажаю на ней, и коз ихних приютил, они с моими-то столько раз спаривались, что теперь поди разберись, где чей козленок. Это мне все ж таки воздаяние, потому как с уходом христиан торговля моя почти накрылась, и я шибко обнищал.

Из-за спешки, кутерьмы и сборов в последнюю минуту Харитос с Поликсеной слишком поздно хватились, что одной дочки нет, и Дросула не заметила пропажи лучшей подруги, потому как они с матушкой пытались привести в чувство вечно пьяного отца, да еще она готовилась убежать с мужем.

Вот чего происходило, и вот что мне рассказал Ибрагим, когда примчался в город, расталкивая несчастных, которые готовились уходить. Я частенько думаю, почему он решил прийти ко мне; может, оттого, что моя мастерская на краю города, а может, потому, что они хорошо ладили с сыном моим, Каратавуком.