Бескрылые птицы

Филотея взбеленилась без удержу, а все потому, что разрывалась: уходить с родными или остаться с суженым? Никак не могла выбрать. Это как с ходжой Насреддином, когда ему дали две одинаковые миски с киз мемеси кадаиф[125], а он чуть не помер с голоду, потому что не мог решить, с какой начать, а его осел едва не подох, не в силах выбрать между двумя одинаковыми охапками сена. Пример, конечно, легкомысленный. Наверное, точнее сравнить с человеком, которому велят выбрать для жертвы одного из равно любимых близнецов. Филотея была в отчаянном положении, и сердце ее разрывалось напополам. Ибрагим валялся у нее в ногах, умоляя остаться, и она вроде отворачивалась, а потом бросалась к нему. Так продолжалось без конца, обоих охватило этакое безумие, и они сами не понимали, чего говорят и делают. Ибрагим вопил и размахивал руками, а Филотея металась туда-сюда и вскрикивала, отчего Ибрагиму пронзало живот, точно саблей. Вдобавок ошалевший от суматохи Кёпек стал лаять и на них бросаться.

Схватившись за голову, Ибрагим стоял на коленях и тут увидел, что Филотея слишком близко подошла к краю обрыва. Она рыдала, махала руками и сама ничего не замечала. Обуянный страхом, парень вскочил, чтобы за одежду оттащить ее от пропасти, протянул руку, но споткнулся и налетел на Филотею, а та и опрокинулась. В ее распахнутых прекрасных глазах застыли такие ужас и непонимание, что память о них навсегда лишила Ибрагима ночного покоя.

Свесившись с утеса, он видел, как Филотея летит в пропасть. Казалось, все происходит очень медленно, ее тело ударялось о каменные выступы и подскакивало, как деревяшка. Прошла вечность, прежде чем она в последний раз ударилась о камень и упала на берег неподалеку от Дросулы с Герасимом, грузивших лодочку. Оба бросились к телу, и Дросула, как увидала свою с детства любимую подругу, так и повалилась на нее, а потом подхватила на руки и баюкала, и все раскачивалась, и гладила по голове. Герасим коснулся ее плеча, что-то сказал, поднял тело и понес к лодке.

Дросула взглянула на утес и увидела Ибрагима. Он ничего не мог поделать. Дороги к берегу не было, а его сковало ужасом. В тот момент он еще ничего не ощущал, чувства были слишком велики и в него не вмещались, иначе он бы разлетелся вдребезги, как глиняный горшок, и умер. Далеко внизу Дросула казалась крохотной. Она вскинула руки и выкрикнула проклятие. Хоть и далеко, Ибрагим слышал каждое слово, и все они врезались в память. Проклятие слишком ужасное, чтобы повторить его вслух, Ибрагим так и не сказал, что в нем было. Оно длилось очень долго, от него по спине катился ледяной пот. Оно вынуло душу из тела и выгнуло ее, как проволоку, а потом взяло тело и вытряхнуло из него добро с пламенем. Но несравнимо ужаснее проклятия Дросулы было проклятие, каким Ибрагим проклял себя в тот миг и не уставал проклинать все эти годы.

Не забыть, как в день ухода христиан он прибежал ко мне. Пробираясь по камням меж гробниц, он много раз падал и изрезался в кровь. Он бежал, ослепший от слез, и его уже окутывало безумие. Первые слова, что он смог мучительно выговорить странным голосом, были: «Я убил пташку».

Вот почему Ибрагим сошел с ума, вот почему погибла красавица Филотея. Ибрагим, говорю, винит в том себя, и сейчас он так безумен, что его не переубедить, но, на мой взгляд, говорил и повторю, все свершилось из-за большого мира.

5. Лудильщик Мехмет и новое медное блюдо

После всего случившегося и высылки христиан те, кто остался в здешних краях, вскоре взяли в привычку называть бывших соседей греками. Ну да, ведь их выслали в Грецию, и христиане стали греками, хотели они того или нет, хотя новые греческие соотечественники часто обзывали их турками. Опороченное слово «оттоман» выпадет из употребления до поры неизбежной переоценки событий тех лет, когда мир осознает, что Османская империя была государством космополитическим и толерантным.

Население Анатолии пребывало в скорби. Десять лет войны на Балканах, а потом войны с франками и войны за независимость с греками оставили десятки тысяч вдов и сирот, десятки тысяч родителей без наследников, десятки тысяч сестер без братьев. Обездоленный и невыносимо измученный народ выберется из ямы бедствий лишь благодаря тому, что ему чудесным образом повезло оказаться под чудным, но выдающимся руководством Мустафы Кемаля, который недавно повелел, чтобы отныне все носили фамилию, а себе взял «Ататюрк».