Бескрылые птицы

— Раскольники Рима! Дети Христа, оплакивающего вас, заложники тиранов; вы, кто несправедлив, вы, кто погряз в мерзости, вы, кто неправеден; вы, псы и торгующие блудницами, колдуны и идолопоклонники; вы, чьи сердца не освещены солнцем, вы, не имеющие храма в себе, вы, кто не спасется; вы, гадость творящие, вы, Непорочную Деву осквернившие; вы, жаждой томимые, но истиной ее не утоляющие; вы, развращенные и добро не творящие, но зло сеющие, вы пожрали народ мой, словно хлеб; вы к Господу не взываете, вы ополчились на города наши, вы окутались позором, и Господь презрел вас и рассеял кости ваши. Ведайте, обратит Господь слух к речам из уст моих, ибо Он пособник мне, Он с оберегающими душу мою и вознаградит Он напастями недругов моих, отсекнет Он их в истине своей, ибо чужеземцы восстали на народ мой, домогаются притеснители олив наших и отроковиц наших, злобность суть в среде их. Душа моя среди львов, и пребываю я с ними, воспламененными, с сыновьями мужей, чьи зубы суть копья и стрелы, а язык их меч отточенный!.. Так, злобность творите вы в сердце своем, надругательство над землей от рук ваших замышляете, лоном ее вы отторгнуты, блуждаете вы от рождения своего самого, ложь изрекаете, яд ваш яду змея подобен, подобны вы гаду неслышащему, ухо свое затыкающему!.. Раскольники Рима! Уготовил Господь яму! Разостлал он сеть для поступи вашей! Пресекутся бедствия с вами! Выпустят Сатану из темницы его, и выйдут Гог и Магог и облыжат народы, на четырех четвертях земли обитающие, и скличут их на битву; несть числа им, как песку морскому, и снизойдет с небес огнь на град возлюбленный и пожрет вас, и будете вы отринуты, так, равно и те, невинные и чистые, как младенцы, в озеро из масла и серы, куда тварь и лжепророк кинуты, и отъединится плоть ваша от костей ваших, ибо не значитесь вы в книге жизни записанными и будете в пламя брошены!

После такого помпезного вступления отец Христофор был вполне способен еще добрый час извергать фейерверк импровизаций. Когда голос садился, он прибегал к другим средствам: потрясал кулаками, корчил страшные рожи и выставлял серебряный наперсный крест. Надо сказать, Христофор получал громадное удовлетворение от сего святого дела и спал хорошо, как никогда в жизни. Лидия отметила, что дома он стал гораздо спокойнее и мягче, а прихожан весьма впечатляли его новые пылкие выходки при всем честном народе. Авторитет священника значительно вырос.

Христиане обсуждали присутствие в городе итальянцев, и всякий раз слышались такие высказывания:

— И в голову бы не пришло, если б отец Христофор не предостерег.

— Да уж, а с виду такие милые, правда?

— Нарочно прикидываются, а?

— Антихрист, подумать только!

— Какой ужас! Вставили чего-то в Символ Веры, разве так можно!

— Я вчера одного повстречал и плюнул ему под ноги, так он меня таким бесовским взглядом одарил, уж будьте любезны!

Итальянцы, сначала вынужденно, а затем по предпочтению, дружили исключительно с нехристианами. Игроки в нарды перебрались в гостиничный двор, но отец Христофор достал их и там, и они опять вернулись на площадь, затем ушли в амфитеатр, а потом к затопленной церкви.

И вот однажды после особо долгого и нудного выступления священника, которого никто, кроме него, не понял, у одного жандарма наконец лопнуло терпение, он вскочил и выхватил пистолет.

При виде дула, целящего ему прямо в грудь, у ошеломленного Христофора мелькнула мысль, что вот сейчас его убьют, и разом пропали все слова. Все на площади застыли в беспомощном ожидании ужаса, что с явной неизбежностью вот-вот должен был произойти. Итальянские солдаты оставили оружие в гостинице и теперь раздумывали, следует ли им вмешаться; сержант Олива с большой неохотой поднялся на ноги.

Жандарм медленно опустил пистолет и засунул в кобуру. Мрачнее тучи, все еще трясясь от злости, он отвернулся от священника и возобновил игру.

Мгновение Христофор стоял неподвижно, а потом его заколотила неудержимая дрожь. Во рту пересохло, закружилась голова, кишечник с пузырем настоятельно уведомляли о необходимости опростаться; внезапно униженный собственным страхом, Христофор побрел прочь в смятении и стыде от того, как вера и решимость вдруг покинули его пред лицом неотвратимой мученической смерти.

С тех пор Христофор благоразумно не трогал итальянцев, но продолжал неустанно предостерегать паству. Его сон вновь лишился покоя, вернулись терзающие душу кошмары. Избавление откладывалось до лучших времен.

77. Я Филотея (12)

Мальчишкой Ибрагим был очень потешный. Мой братик Мехметчик и его приятель Каратавук свистульками превосходно изображали малиновок и дроздов, просто здорово, и таким манером вызывали друг друга, а мой возлюбленный умел изображать самые разные козьи меканья. Он же был козопасом и со временем научился их распознавать. Однажды он чуть не схлопотал, потому что мекнул во время речи ходжи Абдулхамида, но ему повезло — Абдулхамид успел его простить, и обошлось без лупки.