Бескрылые птицы

— Это еще что? — спрашивает Рустэм-бей.

— Кошка, — отвечает Лейла.

— Насчет кошки уговору не было.

— Это моя кошка, ее зовут Памук [45].

— На кошку я не рассчитывал, — не отступает Рустэм-бей. Он никогда не любил кошек и не понимал, какой от них толк. Их мяуканье и драки по ночам не давали спать, как пенье соловьев. — У меня живет ручная куропатка.

— Будем держать их порознь, — бодро заявляет Лейла.

— Без кошки никак нельзя, — вмешивается Карделен. Она многозначительно шевелит бровями и качает головой, посылая Рустэму знак: обида, что ее лишили кошки, сделает Лейлу несговорчивой и задержит благосклонный дар. Рустэм разглядывает животное. Белая ангорская кошка с пушистым, но тонким у основания хвостом. Один глаз желтый, другой голубой. Зверь явно возмущен, ему не нравится, что на него смотрят, он разевает пасть и шипит.

— Я не люблю кошек, — говорит оскорбленный Рустэм-бей. Однако спор проигран.

Бьют часы, а Рустэм вспоминает: они добираются до пристани и уже готовы сесть в лодку, но Лейлу вдруг охватывает паника.

— Я забыла свое лекарство! — кричит она. — Мое лекарство! Надо вернуться! Сейчас же вернуться!

— Лекарство? Ты больна? Что за лекарство?

— Мое лекарство, оно у Карделен-ханым!

— Мы купим сколько угодно лекарств, — говорит Рустэм-бей, которому не терпится уехать.

— Нет! Нет! Нет! — вопит Лейла. — Мне нужно мое лекарство! — Наблюдаются пугающие признаки истерики, вот-вот хлынут слезы.

Ни успокоить, ни урезонить ее не удается. Двое слуг, откомандированных в дом Карделен, вскоре приносят коричневый пузырек с пробкой, залитой сургучом. Рустэм-бей встряхивает его и смотрит на свет. Темная вязкая жидкость. Пузырек вручается побледневшей от волнения Лейле.

— Чем ты больна? — спрашивает Рустэм-бей.

Его совсем не радует перспектива заполучить хворую любовницу. Безгранична способность женщин валяться в постели и стонать. Лейла смотрит ему в глаза, улавливает требовательность в его голосе. Отворачивается и говорит:

— Женские дела. Пустяки. Пройдет.

— Женские дела, — поежившись, повторяет Рустэм-бей.

Мать и сестры вечно шептались о «женских делах». Дальнейшие расспросы бесполезны. «Женские дела» — под запретом. Все равно что пытаться попасть в женскую баню. Помнится, мальчишками они сладострастно гадали, как это выглядит — баня, полная голых женщин. Вот бы проковырять дырочку в стене!

Рустэм-бей вспоминает, как на итальянском пароходике они возвращаются в Смирну, она в женской каюте, он в мужской. Еще одно путешествие поездом он не выдержит и предпочитает потерять во времени, но выиграть в удобствах. Днем они сидят на палубе, оба скованны. Он отпускает дежурные замечания о погоде и спокойном море, показывает на берег, где виднеются какие-то городки. В Смирне они накупают тканей, лекарств, косметики, мазей, лосьонов и всякой всячины, которая абсолютно необходима Лейле и о которой Рустэм даже не слышал. Он покупает ей ободок из золотых монет, что носят на лбу, она очень рада подарку и благодарно касается рукой его щеки. Ему нравится, как она говорит, у нее такой милый акцент. Ей нравится его говор, только она просит, чтобы Рустэм не был таким серьезным.

Им рассказывают, что здешние молодые греки не слушаются старших, разнузданы и бесстыдны, сбивают фески с голов почтенных стариков, срывают покрывала с благочестивых женщин и своими нечестивыми буквами малюют на стенах лозунги, прославляющие Великую Грецию. Рустэм-бей сердится и, пыхая сигаретой, говорит:

— Надо бы губернатору казнить одного-другого, иначе добра не жди.

Однако городское население — по большей части греки, у них деньги и влияние, им все сходит с рук. Рустэм-бей вынужден признать, что жизнь в Смирне гораздо веселее, чем в его городе. Здешняя левантийская пышность всегда поднимает настроение. Как хороша оживленная гавань, куда приходят корабли из краев с невообразимо романтическими названиями Буэнос-Айрес и Ливерпуль, как прекрасны величественные дома купцов окнами на море. Рустэма завораживают греческие женщины с сильно подведенными глазами — сидят у окна и, позволяя любоваться собой, наблюдают за течением жизни. Симпатичны и греческие простолюдины, которые выбривают головы, оставляя лишь длинные косицы на загривках. Смирна — город, где хочется жить. Невозможно представить, чтобы кому-то здесь было одиноко или скучно.

— С греками ничего не поделаешь, — как бы между прочим говорит Лейла, иронично улыбаясь.