Бескрылые

— Наука — это тишина и спокойствие, прошу вас, без эмоций.

Напуганный до полусмерти Арбуз, боясь пошевелиться, осторожно покивал головой:

— Сможете объяснить?

— С вашей помощью, — улыбнулся Долговязый. — И с условием — не потопить нас раньше времени.

— Я готов, — согласился Арбуз и впился пухлыми пальцами в жестяные борта.

— Хорошо. — Долговязый смочил руку в воде и пригладил бородку. — Вы делаете возражение по каждой заповеди, в смысле необходимости подобного запрета, так сказать, его актуальности, а я объясняю позицию Господа Бога, подсунувшего Человеку это плацебо. Идет?

Арбуз не стал ходить вокруг да около, он слыл человеком действия, хотя и являлся, по сути, книжным червем.

— Один у тебя Бог и не будет других.

Долговязый мотнул головой, а его ученый собеседник продолжил:

— Если в предполагаемой действительности Бог есть Все, значит, у каждого индивида Он свой, и к тому же многообразен, при этом отличен от Бога других. Все, что человек видит, ощущает, чувствует, воспринимает и осознает мысленно, есть Абсолют по определению (предполагаемому), ибо кроме Него нет ничего и быть не может, да и самого Человека, сотворенного по образу и подобию, «заряженного» Его Частицей, можно, и не без оснований, считать Богом.

Но заповедь, отвергающая подобный взгляд полностью, работает, прежде всего, в изображениях внешних и нашем, человеческом, внутреннем восприятии Его. Слово «Бог» произнося, подразумеваем мы Его обособленность, единственность как сути, непостижимого и не представляемого, но Центра. Зачем понадобилось «сокращать» жителей Олимпа, обитателей Римского Пантеона, дэв и аватаров индуизма, а также множество разбросанных по земле божеств разного масштаба до единственного Бога Иудеев (для христиан) или не менее великого, но опять же таки, в единичном экземпляре Аллаха (для мусульман), или… список одиночеств можете продолжить самостоятельно. Отчего принес с Синая Моисей весть о Едином Боге?

Арбуз закончил «обвинительную речь» и изобразил на лице вопросительную мину. Долговязый, уважительно поклонившись оппоненту, начал свой ответ:

— Человечество, как набор душ, следующих эволюционным путем через Свободу Выбора, является по существу обществом, не управляемым Высшими Силами. Пребывание же на вольных хлебах сродни болезни духа — отключенная глубинная память и обременение биологической оболочкой на фоне вседозволенности приводит к скатыванию в животное состояние. Человек — это ученик в пустой классной комнате: ни учебников на столах, ни карт на стенах, ни Учителя с указкой (в проявленном виде).

Как Создателю, затеявшему подобный эксперимент, подтолкнуть растерянного школяра к самообразованию? На доске он (исследователь) увидит только цифры и буквы, а научиться составлять их и складывать — его предназначение. Заповедь, выданная Моисею моим подзащитным, и есть цифры и буквы, но, не являясь абсолютной Истиной (на примере первой же строчки), их комбинация заставляет Человека познавать себя.

Судя по лицу, Арбуз не был удовлетворен ответом:

— Каким образом?

Долговязый недовольно пошевелил усищами:

— Соглашаясь с написанным, или сопротивляясь ему, вступая в спор, или принимая слепо на веру, отвергая напрочь и следуя безоговорочно. Принятие мученической смерти или участие в Крестовом Походе, и то и другое во имя Христа, — те самые крайние точки, меж которых и происходит процесс Познания.

— Ого, — восхищенно воскликнул Арбуз. — Да мы, дружище, наговорили на анафему.

— Скорее, на костер, — согласился с ним Долговязый, с тревогой поглядывая на сгущавшиеся на горизонте тучи.

— Продолжим? — не унимался сидевший к морю спиной Арбуз. — Я весь в нетерпении. Итак, «Не сотвори себе кумира». Не является ли вторая заповедь повторением или продолжением первой? Мир Бога предстает перед Человеком во всем его великолепном многообразии, и ограничение сознания познающей души всего одним кумиром, простите, Богом, выглядит странно. Страстное поклонение любой, даже самой незначительной части мира, не означает ли поклонения всему Миру, ибо, как сказано, «в малом великое находит свое отражение», а мир и есть Бог. Для чего же в таком случае лишать Человека восторга, поднятого до состояния влюбленности, или даже экстаза, на предмет чего-то или кого-то, не соответствующего понятию «Бог», когда, повторюсь, все вокруг Бог?

— А вы, друг мой, прекрасный оратор, — похвалил товарища Долговязый. — И вот вам мой ответ, коллега. Приведите дитя малое в лавку игрушек, он, ошалевший, передергает всех за хвосты, поотрывает уши и глаза, переломает шарниры рук и ног и запрячет инструмент мастера, но себе так ничего и не выберет, впрочем, равно как и голодному нищенке оказаться в кухне: перекусает, понадгрызает, обслюнявит все подряд, перебьет в суету посуду и рухнет, в итоге заворот кишок, но голодный. И тому и другому надобно подсказать, ткнуть пальцем, задать направление и, увы, но пока ограничить, попридержать за рукав, дабы избежать вышеописанных разрушений. Бог и кумир, как понятия, сольются, но позже, вот для чего и сделана эта запись на скрижали.