Бесноватые

— Она была в соседней комнате. Я слышал, как они пришли за ней около трех часов ночи. Они даже не дали ей времени собрать вещи. Утром дверь в ее комнату была распахнута, никаких сумок, а постель застелена заново, как будто там никогда никого и не было.

— Думаешь, с ней все в порядке? В смысле, они ведь наверняка не могут ничего ей сделать.

— Она слишком много пила за ужином. И курила в своей комнате. Я почувствовал запах дыма. Надеюсь, ее просто депортируют — люди слишком часто пропадают в наши дни. У Гестапо есть небольшая хитрость — они тебя вроде и отпускают, но при этом портят документы, так что тебя все равно арестовывают за что-нибудь еще. Кто знает, что с ней станется?

— Но ведь ВВС, безусловно, не допустит…

— Они сделают в точности то, что им скажут. Ешь, а то идет Весельчак Чарли.

Путь Кеттнера пролегал мимо буфета. Несмотря на ранний час, он был закован в полную парадную форму.

— Надеюсь, вы хорошо спали, — объявил он. — Нам предстоит насыщенный день, открывающийся лекцией одного из наших основных экспертов по экономике, в восемь часов ровно. Вы найдете свои места и соответствующую документацию в гостиной.

Ни слова об исчезновении Вирджинии.

У экономиста, круглого человека в дешевом сером костюме, от которого исходили запахи тела, были грязные волосы, бледная щетина, цвет лица напоминал взорвавшуюся сосиску. Его стремление объяснить, как работает экономика, базирующаяся на двухъярусной системе, делящей граждан на первый и второй класс, вызывало даже какое-то возмутительное восхищение, настолько типичным было оно для убогого фарисейства режима. Стулья были твердыми, а комната — холодной, но, по крайней мере, это не давало нам заснуть. Я осторожно посмотрел на часы, не забывая проверять, нет ли поблизости Греты.

В одиннадцать она появилась, подталкивая перед собой столик на колесиках, и обнесла нас горьким кофе. К этому времени даже Кеттнер потерял интерес к происходящему и покинул комнату. Возле дверей оставались два эсэсовца. В принципе, не предпринималось никаких попыток замаскировать тот факт, что в резиденции мы были заключенными. Я воспользовался отсутствием Кеттнера, чтобы поговорить с Гретой.

— Ты успела подумать о моем предложении? — спросил я, принимая из ее рук чашку.

— Я не могу, — прошептала она, нервно наблюдая за охраной. Она прекрасно осознавала, что я нарушаю второе гостевое правило Гитлера.

— Давай об этом буду беспокоиться я. Все, что тебе надо сделать, — это быть готовой бежать через секунду после того, как я скажу. — Я увидел, что ближайший охранник поднял на нас взгляд, заметил, как его глаза сузились под козырьком фуражки, и почувствовал, как мускул на правой руке у меня бесконтрольно сжался, и я неловко опустил чашку на блюдце боком. Кофе разлился на стол.

— Я ужасно виноват, — извинился я, но последнее слово превратилось в лай, и мне пришлось изобразить приступ кашля. Как я знал, припадок такой силы мог продолжаться несколько дней. Швеннер подошел ко мне и тронул за плечо:

— Старик, ты в порядке? — спросил он.

— Кофе был слишком горячим, — заверил я. Снова подняв глаза, я увидел, что Грета выскользнула из комнаты.

День потянулся дальше, одна скучная лекция перетекала в другую: плавка железной руды, потребление электричества, производственные цели выработки джута и лубяного волокна. Сессии вопросов и ответов в конце каждой лекции делались все короче и короче, по мере того как мы ослабевали под грузом статистических выкладок, парадом проходивших перед нами. Мы старательно вели подробные записи, потому что знали, что о нашем поведении будет доложено фюреру.

По мере того как приближался час обеда с Адольфом Гитлером, усталость и напряжение сказывались на возрастающей силе судорог. Я решил открыться Кейну и Швеннеру и объяснить симптомы своей болезни.

— Ты имеешь в виду, что можешь просто начать орать на Гитлера? — недоверчиво переспросил Кейн.

— Вполне возможно, — предупредил я его. — Очень важно, чтобы ничто не заставляло меня испытывать стресс.

В общем, в конце концов, они с некоторой неохотой согласились прикрыть меня в случае, если приступ окажется серьезным.

— Он не придет к нам — он приехал спросить совета у Оссицкого, — сказал Швеннер. Я слышал, что Карл Оссицкий был немецким Распутиным, астрологом Гитлера.[11] Говорили, что в Берхтесгадене существовало пять комнат, которые никогда не фотографировали (равно как и «Орлиное гнездо» — частные покои Гитлера, находившиеся высоко над основным зданием). Самым важным помещением из всех этих была Комната Звезд на крыше: потолок в ней был выполнен из синего стекла, на котором демонстрировался ход планет и созвездий. Астролог уже предсказал фюреру долгое и счастливое правление, но никому не было разрешено разговаривать с Оссицким, под страхом смерти. Учитывая ту потерю контроля над собой, которая была вызвана моим состоянием, я попытался забыть, что когда-либо вообще слышал его имя.

И вот мы пошли на ужин.