Бесогон из Ольховки

Заклинание и изгнание нечистой силы из бесноватых — дело трудное и небезопасное для здоровья и даже для жизни. Я знал несколько таких воителей с нечистью, но все они как-то ослабевали телесно, теряли силы, заболевали и умирали преждевременно в преполовении дней своих. Только один дожил до старческого возраста, но это уже был не человек, а руина. Они все говорили, что на отчитку, во время чина бесоизгнания, уходит много энергии, и после этого действа они каждый раз чувствовали упадок сил, как после тяжелой болезни. Так что демоны тоже не дремали, подтачивая их здоровье. Но отец Мефодий, о котором наш рассказ, как я потом узнал, на это не жаловался, потому что крепкой верой, праведной жизнью и особенно смирением он, как бронежилетом, был надежно защищен от смертоносных стрел врага рода человеческого — дьявола. Между прочим, “бронежилет” особого свойства у него действительно был когда-то, во дни его первых лет иеромонашества, пожалованный ему в Киево-Пе-черской Лавре ветхим святым схимником отцом Пахомием. Старец также благословил его и черной бархатной скуфьей, сняв ее с собственной головы. Своим проницательным и прозорливым глазом отец Пахомий углядел в молодом смиренном иеромонахе великого воителя с бесовским племенем. И скуфья, и жилет имели сокровенную тайну, которую видели только нечистые духи, ведьмы, колдуны и прочая болотная нежить. Эта тайна заключалась в том, что в жилет и скуфью были вшиты множество кусочков святых мощей от Киево-Печерских угодников, почивающих в Богомзданных пещерах Киево-Печерской Лавры, которым, как гласит Киево-Печерский Патерик, была дана Божия благодать наступать и поражать невидимую силу вражию. Батюшка одевал эти святые доспехи только в особых случаях, когда чувствовал, что в бесноватом сидит не простой демон, а князь бесовский.

Я пригрелся в машине и даже стал засыпать, но дверца открылась, и я очнулся от дремоты. Передо мною стояли Юрий Юрьевич, Магда с мальчишкой и сзади отец Мефодий без пальто, в легкой темной рясе. Я вылез из машины, и по узкой снежной тропинке отец Мефодий повел нас к своей келье на обед. Спустились по косогору вниз к ветхой покосившейся избушке с маленькими окнами под почерневшей соломенной крышей, обили от снега о порог ноги и вошли в сени, где висели сухие березовые веники и стояли какие-то кадки. В полутемной прихожей я наткнулся на набитый сеном, стоящий на козлах узкий длинный ящик, похожий на гроб. В единственной комнате тоже было темновато и пахло ладаном, постным маслом и рыбным супом. От топящейся плиты по стенам играли блики пламени, да перед образами в углу теплилась лампада. Избушка была настолько старая, закопченная и ветхая, что потолок прогнулся этаким животом вниз и был подперт корявым извилистым древом с рогулькой на конце. Кроме обеденного стола у окна в келье был одежный шкаф, большой сундук, окованный полосками железа, да деревянная кровать с большими подушками и ватным лоскутным одеялом. Все это дополнялось лавкой и несколькими темными засаленными табуретками. На одной из них сидела странная старуха, как поглядеть, так сущая ведьма. Ей, наверное, было лет восемьдесят с гаком. Она ворочала в топке кочергой, и ее профиль напоминал щипцы, так как крючковатый нос почти сходился с острым подбородком. Из-под черного платка выбивались лохмы седых волос. Как я потом узнал, она была большая любительница курить трубку, набитую лютой махоркой, и прикладываться к бутылке с синим денатуратом. Она встала и хриплым голосом доложила батюшке, что обед готов. Тут я увидел, что у нее одна нога, вместо другой была приделана деревяшка. И звали старуху — Карла. Как потом рассказал батюшка, она действительно была настоящей закарпатской “босоркань” — так здесь называют ведьм, но сейчас уже в отставке. Батюшка однажды спас ее, вырвав из рук разъяренных поселян, которые тащили старую каргу, чтобы утопить в Боржаве за ее пакостные ведьмовские проделки. Избушку ее селяне сожгли, и батюшка по доброте своей взял ее к себе, чтобы она вела хозяйство и готовила ему обед. Старуха оказалась наглой особой и сразу захватила батюшкину кровать с засаленным лоскутным одеялом, так что бедному кроткому отцу Мефодию пришлось устроиться в прихожей и ночевать в ящике с сеном, покрываясь ветхой рясой.