Бесова душа

Еще до великого схлеста на Курской дуге земля страдала от тяжести орудийного металла. Только с немецкой стороны на один километр фронта натрамбовали до полусотни танков и самоходок, сотни артиллерийских пушек и минометных стволов. Две тысячи бомбардирующих и истребительных самолетов целили свои носы в ту же сторону, в курское небо. Немецкая Ставка в Растенбурге, Гитлер, «свастиковый» германский генералитет пестовали грандиозную наступательную операцию «Цитадель». С юга, со стороны Белгорода, и с севера, со стороны Орла, стальные челюсти, выточенные из немецких танковых армий, должны были сомкнуться и раздавить Курский выступ — положить начало успехам в летней кампании сорок третьего года. Скомканное, замороженное наступление под Москвой, пораженческий итог и разгром Паулюса на Волге… — третий сбой военной машины стоил хребта «третьему» пресловутому Рейху.

Москва тоже не благодушествовала. Властный Верховный Сталин, взыскательно-неустанный Жуков нашпиговывали фронты Курского выступа равновесным и преимущественным по сравнению с противником числом стволов и людским составом в оборонительные ряды. Дотошный военный историк спустя годы подсчитает, что одних траншей и окопов на фасе оборонительных районов было отрыто на пять с лишним тысяч километров, а стало быть, если сложить в один рукав, — от Москвы до Байкала. Шел третий год войны, и воевать с немцем уже научились. На самом горьком, адовом опыте.

Грозовым предчувствием жила курская лесостепь. Туда, на Центральный фронт Рокоссовского, на передовую, в поддержку противотанковым подразделениям, и перебросили штрафной батальон, в списках которого значился рядовой Федор Завьялов.

Грузный, с двойным подбородком, с толстыми в темной поросли руками, в сапогах последнего размера, командир батальона капитан Подрельский выступал перед строем:

— В бою назад не смотреть! При любой попытке драпать — сам, вот этой рукой, — комбат поднял вверх огромный кулак, — пристрелю! Кровью отмыть вину перед Родиной! — высокопарно выкрикивал он.

Вид комбата, когда он закрывал свой квадратный рот, становился воинственно-трезв и богатырски внушителен. Но стоило ему заговорить, казалось, что комбат опять «крепко выпимши» и из геркулесовой его груди вырывается бессмысленный лозунговый ор. Всякий раз, взглядывая на него, Федору вспоминалось, как Подрельский сидел скособочась на табуретке и икал. В штрафбате капитан и оказался-то за пьянку, хотя даже с похмелья в военном деле соображал и пользовался репутацией бесстрашного командира.

Строй батальона полнили не только бывшие заключенные, но и те, кто лагерной бурды не пробовал, а отведал уже немецкого свинца: разжалованный лейтенант с отличной выправкой, который вышел из окружения один, а «взвод положил»; разухабистый моряк с черными блестящими глазами, который ушел с базы в самоволку и опоздал в боевой рейс; сержант Бурков, танкист-механик, который по нечаянности раздавил гусеницей своего; с канареечными усишками, ни разу еще не бритыми, Лешка Кротов, очутившийся в штрафниках за попытку изнасилования гражданской бабы. В том же строю занимал старшинское место Косарь, человек по трезвости дельный, обучивший Федора стрелять из винтовки. «Я же тэбэ вчу, а ты никак не поймешь. Шо, мишени не зыришь? Шо, под в мушку зенки ставить не могешь? Это тэбэ не лопата. Шо, опять могилу копать хош?» Косарь прошел Сталинград, был ранен и награжден, но угодил под трибунал за мародерство: увез из колхозного амбара несколько мешков муки для своей роты.

Некоторые, кто был наслышан о штрафбатах, выжить и не мечтали. Весь интерес к жизни для них состоял в бессознательном любопытстве, где и как их убьют, и в желании чего-нибудь откаблучить и подороже запродать себя смерти. Но подавляющее большинство надеялись удачно «раниться» и выжить, а придружившийся с Федором «насильник» Лешка Кротов мечтал совершить подвиг и залатать провинность.

— Товарищ капитан! Водки мало выдают! Только облизнуться! — выкрикнул с задней шеренги какой-то веселый наглец. — Фрицам-то, говорят, больше наливают!

— На водке победу не построишь! — опять же высокопарно откликнулся комбат, не определяя в строю крикуна.

— А без водки нам не победить!

— Сколь им, столь бы и нам. Тогда б на равных!

Строй колебнулся в смехе, потерял равнение.

— Отставить разговоры! Вон там, не со мной будете разговаривать! — Капитан Подрельский большой рукой махнул в сторону солнца, словно хотел посадить его за горизонт.

Солнце на тот час, уже обойдя дневной круг, скатывалось к земле на западе. Оттуда и должен был катить главный гитлеровский вал.