Бесовские времена

Антонелло Фаверо, Джордано Мороне, Пьетро Дальбено и Энцо Витино, несмотря на присущее этой братии красноречие, не проронили о случившемся ни слова. Архивариус Амедео Росси и лейб-медик Бениамино ди Бертацци только тяжело вздыхали.

Альдобрандо Даноли не принимал участия ни в каких разговорах, почти не выходил из комнаты и часами молился.

В последующие дни челядь постепенно успокоилась. Тристано д'Альвелла был занят и гостями, и преступлением, но если гости особых хлопот не вызывали, то убийство завело его в тупик. Странные слова Даноли, сказанные в первую ночь дознания, не выходили у него из головы. «Где-то здесь, в этих коридорах ходит живой мертвец, существо с человеческим лицом, внутри которого ползают смрадные черви, набухает гной и тихо смеется сатана…» Хуже того — проклятые слова ещё и материализовались. Внимательно вглядываясь в лица своих слуг и соратников, Тристано в ужасе видел волчьи морды, физиономии хорьков и лисиц, а то и просто чудовищные рыла. Проблема была не в том, чтобы найти подлеца, а скорее, в необходимости отсеять лишних…

Тристано д'Альвелла не поленился посетить чулан, о котором упоминал Ладзаро Альмереджи, осмотрел ларь и царапины на нём, оставленные котами, заглянул внутрь, но сундук оказался пустым, его люди в его присутствии обыскали комнату донны, причём, свой любопытный нос сунул в покои убитой и шут Песте, — но ничего подозрительного не нашли. Абсолютно ничего.

Девица Тассони, раздраженная и озлобленная, нехотя ответила на вопросы начальника тайной службы. Да, неделю назад покойная Черубина ругалась с ней. Якобы, её коты, Трубочист и Цицерон, поцарапали ларь донны Верджилези в чулане. Это поклёп. Ничего они не царапали. Ларь просто рассохся, вот трещины по лаку и пошли. «И то странно! Целый год до того коты там ночевали — и ничего, а тут, гляди-ка ты! Она там вино, говорят, хранила. Так что, от царапин кошачьих на ларе оно скиснет, что ли?» На вопрос мессира Тристано, кто, по её мнению, мог убить синьору Верджилези, девица уверенно назвала мессира Пьетро Альбани. Он незадолго до того поругался с мессиром Альмереджи — она сама слышала, как они друг на друга в коридоре рычали. Мессир Альмереджи любовницу мессиру Пьетро не уступил — вот мессир Альбани назло мессиру Ладзарино и отравил синьору…

Мессир д'Альвелла задумчиво почесал в затылке. Пьетро Альбани был подлецом, и не было, по мнению Тристано, мерзости, на которую тот не был бы способен. Но отомстить Ладзаро? Дружки не пылали друг к другу любовью, но Альбани не стал бы убивать Черубину — ведь та удовлетворяла и его похоть. Он скорей убил бы Ладзаро. Но Альбани не стал бы травить Лезину — ведь на этом он и сам едва не погорел, да и не настолько ненавидел Петруччо Альмереджи, чай, одного поля ягоды… Между ними — счёты мелкой зависти да уколы больного самолюбия, но смертельной вражды нет.

Un lobo a otro no se muerden.[8]

Портофино поделился с Тристано подозрениями Чумы в отношении девицы Фаттинанти, и подеста осторожно побеседовал с Гаэтаной. Не случилось ли ей видеть убитую после туалета герцогини? Синьорина этого не помнила. А, допустим, мессира Альмереджи? Нет, этот человек ей в тот день нигде не встречался. А где она была сама этот день? После утреннего туалета у герцогини она была в часовне, беседовала с отцом Альбани, своим духовником, потом, выходя, встретила синьорину Монтеорфано, с которой провела полдня, затем зашел её брат Антонио и позвал их на балюстраду смотреть прием гостей мантуанских. Вечером они втроем пошли прогуляться на террасе, где встретили многих придворных. Речь о синьоре Черубине не заходила? Нет, все обсуждали прием, костюмы и шляпки мантуанок, происшествие с синьорой Франческой, злословили и потешались на разные лады. Отсутствия синьоры Верджилези никто не заметил.

К досаде начальника тайной службы, эти свидетельства подтвердились полностью. С полудня до шести не было и минуты, когда эта высокомерная красотка была одна.

Чума же столкнулся в коридорном пролете с Глорией Валерани. Он знал, что убитая относилась к ней с уважением, и весьма доверяла её советам.

— Донна Глория, вы же хорошо знали донну Черубину. Кто мог это сделать?

Донна Валерани вздохнула.

— Ты не хуже моего знаешь, малыш, что мозгов девчонке сильно недоставало. — Глория всех женщин замка моложе сорока звала «девчонками», сам же Чума шестидесятилетней донне годился во внуки, и потому Грациано ничуть не удивился словам старухи. — Мы думали с Дианорой, но мало что сообразили. Но вернее всего, что любовник, хоть и не Альмереджи. А вот некоторые господа, что реторты днями греют да камни философские изыскивают…

— Джордано?

— Она ему не отказывала, тут не обида. Но он Альмереджи черной завистью завидует — и что если траванул дурочку просто, чтобы подставить Ладзаро-то? Я так думаю, что сама девка слишком глупа, чтобы фигурой-то на этой доске быть…