Беспалый

Дальше все пошло мелькать, как во сне: то то видел Серега, то это... То он куда-то бежал, то кричали люди. Ни тяжести своей, ни плоти Серега не помнил. И как у него в руке очутился топор, тоже не помнил. Но вот что он запомнил хорошо: как Клара прыгала через прясло. Прическа у Клары сбилась, волосы растрепались; когда она махнула через прясло, ее рыжая грива вздыбилась над головой... Этакий огонь метнулся. И этот-то летящий момент намертво схватила память. И когда потом Серега вспоминал бывшую свою жену, то всякий раз в глазах вставала эта картина - полет, и было смешно и больно.

В тот вечер все вдруг отшумело, отмелькало... Куда-то все подевались. Серега остался один с топором... Он стал все сознавать, стало нестерпимо больно. Было так больно, даже дышать было трудно от боли. "Да что же это такое-то! Что же делается?" - подумал Серега... Положил на жердину левую руку и тяпнул топором по пальцам. Два пальца - указательный и средний - отпали. Серега бросил топор и пошел в больницу. Теперь хоть куда-то надо идти. Руку замотал рубахой, подолом. С тех пор его и прозвали на селе - Беспалый.

Клара уехала в ту же ночь; потом ей куда-то высылали документы; трудовую книжку, паспорт... Славка тоже уехал и больше на каникулы не приезжал. Серега по-прежнему работает на тракторе, орудует этой своей культей не хуже прежнего. О Кларе никогда ни с кем не говорит. Только раз поругался с мужиками.

- Говорили тебе. Серьга: злая она...

- Какая она злая-то?! - вдруг вскипел Серега. - При чем тут злая-то?

- А какая она? Добрая, что ли?

- Да при чем тут добрая, злая? В злости, что ли, дело?

- А в чем же?

- Ни в чем! Не знаю, в чем... Но не в злости же дело. Есть же другие какие-то слова... Нет, заталдычили одно: злая, злая. Может, наоборот, добрая: брату хотела помочь.

- Серьга, - поинтересовались, - а вот ты же это... любил ее... А если б счас приехала, простил бы? Серега промолчал на это. Ничего не сказал. Тогда мужики сами принялись рассуждать.

- Что она, дура, что ли, приедет.

- А что? Подумает - любил...

- Ну, любил, любил. Он любил, а она не любила. Она уже испорченный человек - на одном все равно не остановится. Если смолоду человек испортился, это уже гиблое дело. Хоть мужика возьми, хоть бабу - все равно. Она иной раз и сама не хочет, а делает.

- Да, это уж только с середки загнить, а там любой ветерок пошатнет.

- Воли им дали много! - с сердцем сказал Костя Бибиков, невзрачный мужичок, но очень дерзкий на слово. - Дед Иван говорит: счас хорошо живется бабе да корове, а коню и мужику плохо. И верно. Воли много, они и распустились. У Игнахи вон Журавлева тоже: напилась дура, опозорила мужика - вел ее через всю деревню. А потом на его же: "А зачем пить много разрешал!" Вот как!..

- А молодые-то!.. Юбки эти возьми - посмотришь, иде-ет... Тьфу!

Серега сидел в сторонке, больше не принимал участия в разговоре. Покусывал травинку, смотрел вдаль куда-то. Он думал: что ж, видно, и это надо было испытать в жизни. Но если бы еще раз налетела такая буря, он бы опять растопырил ей руки - пошел бы навстречу. Все же, как ни больно было, это был праздник. Конечно, где праздник, там и похмелье, это так... Но праздник-то был? Был. Ну и все.