Беспечные ездоки, бешеные быки

Подбирая актёров, Олтмен постарался обойтись без звёзд, ограничившись приглашением Эллиотта Гулда, номинировавшегося на «Оскара» за роль в фильме Пола Мазурского «Боб и Кэрол, Тед и Элис», и Дональда Сазерленда. Оба считались характерными актёрами. Олтмен рассуждал так: «С неизвестными актёрами гораздо приятнее работать, чем со звёздами первой величины. Меньше шансов самому оказаться на посылках». Из 28 актёров, имевших по сценарию слова, половина попала на съёмочную площадку впервые. Олтмен, как и другие режиссёры «нового» Голливуда, считал, что звездой должен быть фильм, или, что ближе к сверхзадаче, — сам режиссёр. Многие из режиссёров 70-х (Олтмен, Скорсезе, Вуди Аллен) создали так называемые репертуарные компании — с постоянным составом актёров и специфическим подходом к выбору материала.

Олтмен поддерживал вокруг себя непринуждённую, без лишней помпы атмосферу. Многим это пришлось по душе. Просмотры отснятого за день материала, куда приглашался весь коллектив, проходили как вечеринки, где и актёры, и съёмочная группа могли расслабиться, выпивая и покуривая «травку». И всё же не все актёры доверяли Олтмену. «Мне нравятся его работы, но как человек он мог вести себя просто омерзительно, жестоко манипулируя людьми, — вспоминает комедиограф и актёр Карл Готтлиб, снявшийся в совсем маленькой роли анестезиолога — «красавчика Джона». — Вопреки расхожему мнению, он ненавидит актёров. Он им не платит, все работают за минимум [61]. Ещё хуже то, что Олтмен не даёт им на площадке раскрыться, всегда обрывает на полуслове».

На 39-й день съёмок в павильон пришёл Литто и сказал:

— Через неделю здесь придётся заканчивать.

— Я закончу через два дня, — сказал Олтмен.

— Что?

— Жду, не дождусь, чтобы свалить из этой чёртовой студии! Уже после окончания съёмок, на этапе доводки материала, узколобые чиновники продолжали чинить Олтмену препятствия. Как-то в монтажную, где режиссёр и его монтажёр Дэнфорд Грин занимались просмотром материала, зашёл начальник послесъемочного процесса и, увидев Олтмена, произнёс:

— Отойди от «Мовиолы» [62]. Кроме монтажёра аппаратуру никто не смеет трогать, а ты — не монтажёр.

— Буду трогать всё, что захочу — отрезал Олтмен и снова запустил плёнку.

Стоит заметить, что на стенах в монтажной были развешаны фотографии соблазнительных красоток. Так вот на следующий день Олтмену и Грину было направленно письменное распоряжение, предписывающее немедленно убрать со стен монтажного зала компании «20-й век — Фокс» все изображения обнажённого женского тела. В ответ Олтмен прямиком направился в студию звукозаписи, где наговорил содержание меморандума на плёнку. А в картину эта запись вошла в виде объявления по громкоговорителю: «Внимание, внимание. В соответствии с приказом командира, просим снять все изображения… Спасибо».

В фильме «М.Э.Ш.» было много такого, что раздражало руководство «Фокс». Занук и Браун просматривали свежий материал из «М.Э.Ш.» одновременно с нарезкой из картины «Паттон». Несомненно, Гулду и Сазерленду до Джорджа Си Скотта, исполнявшего роль генерала Паттона было далеко. А сам «М.Э.Ш.» был полной противоположностью «Паттона». Продюсеры, сидевшие в глубине просмотрового зала, переглянулись и тяжело вздохнули. Их приводили в ужас отсутствие фокуса, обилие сквернословия и обнажённой натуры, реки крови, заполнявшие экран в эпизодах в операционной. «Впервые на экране окровавленный солдат на операционном столе произносил: «Сестричка, пожалуйста, убери свою грудь, она мне вид загораживает», — замечает Литто. Кстати, также впервые в фильме одной из крупнейших киностудий было произнесено нецензурное выражение.

«Занук представил список из 30-ти замечаний, обязательных изъятий и переделок, — продолжает Литто. — По сути дела, он требовал перемонтировать картину заново». Повезло, потому что начальство как раз собралось в район залива Сан-Франциско на одну из игр стэнфордцев. Преминджер убедил Занука устроить предварительный просмотр именно в Сан-Франциско. Рассказывает Литто: «В тот вечер в зале я сидел как раз за Диком и Дэвидом Брауном. Напряжение было жуткое, потому что они заявили, что посмотреть — посмотрят, а потом порежут всё на куски. Первым показывали «Буч Кэссиди и Сандэнс Кид». Вторым шёл наш фильм. Во время эпизода операции, с которого и начинается картина, зал покинуло человек пять, через несколько минут — ещё пять зрителей, а потом вообще человек двадцать. Я начал съезжать вглубь кресла, а под ложечкой засосало. «Боже праведный, — спросил я себя, — картина ведь отличная, почему они уходят?». Ну, наконец-то, в сцене, когда герои угоняют джип, люди захлопали, значит — понравилось. Потом ещё аплодисменты, уже активнее. В какой-то момент чуть ли не весь зал встал и начал без устали аплодировать стоя. Минуте на двадцатой просмотра Дик повернулся ко мне и сказал:

— Джордж, это — хит!

— Ладно, негодник, теперь ты проценты заплатишь, — заметил я, вновь заняв в кресле подобающую моменту позу».