Бесплодные земли

Она только молча кивнула. Не хитрила, не притворялась. Это ее работа. Как приготовить поесть или вынести мусор. Можешь мне рассказать, если хочешь, — говорило ее лицо. — А можешь и промолчать. Ты мне нравишься, Джонни, я очень хорошо к тебе отношусь, но все это — только твои проблемы. Я всего лишь работаю здесь, а сегодня я и так задержалась на час сверх положенного.

Это красноречивое выражение ее лица его не обидело. Наоборот, успокоило. Для него миссис Шоу была еще одним знакомым человеком, почти что другом, но все-таки не совсем… Но теперь Джейк подумал, что она чуточку ближе к определению «друг», чем кто-либо из его школьных приятелей, и много ближе, чем мама и папа. По крайней мере миссис Шоу была человеком честным. Она не пыталась как-то извернуться. Все это определялось счетом в конце каждого месяца, но, когда она делала сандвичи, она всегда срезала с хлеба корку.

Джейк схватил сандвич и откусил здоровенный кусок. С сыром и копченой колбасой. Его любимый. Еще одно очко в пользу миссис Шоу: она знает все, что он любит. Вот мама, скажем, до сих пор пребывает в уверенности, что он любит кукурузу в початках и ненавидит брюссельскую капусту.

— Скажите им, что у меня все нормально. А папе еще передайте, что я извиняюсь за то, что ему нагрубил. Мне действительно очень жаль.

Если честно, он ни капельки не жалел об этом, но отцу нужно было одно — его извинение. И только. Когда миссис Шоу передаст ему слова Джейка, папа расслабится и снова станет твердить себе старую ложь: он исполнил отцовский свой долг, и теперь все хорошо. Все хорошо, прекрасная маркиза.

— Я немножечко, кажется, переучился, готовясь к экзаменам, — пробубнил он с набитым ртом, — и утром сегодня все это наконец проявилось. Я словно оцепенел. Мне нужно было немедленно выйти на воздух, иначе я бы, наверное, задохнулся. — Он прикоснулся к засохшей кровяной корке на лбу. — Что до этого, то скажите, пожалуйста, маме, ничего страшного, правда-правда. Меня не ограбили, не избили. Просто случайно ударился. Совершенно по-глупому. Там какой-то рабочий толкал тележку, и я в нее въехал башкой. Получил всего-навсего пустяковую царапину. В глазах не двоится. Даже голова теперь не болит.

Миссис Шоу кивнула.

— Теперь я, кажется, понимаю… все эти пижонские школы с их высокими требованиями к ученикам и всем прочим. Ты немножечко испугался, Джонни. Ничего в этом стыдного нет. Но в последние пару недель ты действительно ходишь словно сам не свой.

— Теперь все будет в порядке. Мне только, наверное, придется переписать сочинение по английскому, но это…

— Ой! — воскликнула миссис Шоу, и на лице ее вдруг отразился испуг. Она положила на место «Чарли Чу-чу» и повернулась к Джейку. — Я едва не забыла! Твой учитель французского приходил и оставил тебе записку. Сейчас принесу.

Она вышла из комнаты. Джейк надеялся, что не очень встревожил мистера Биссетта — тот был действительно классным мужиком, — но, наверное, все же встревожил, раз уж он заявился лично. Чтобы учитель доблестной школы Пайпера лично пришел домой к ученику… такое, должно быть, случается нечасто. Что там, интересно, в записке от мистера Биссетта? Джейк попробовал угадать. Скорее всего приглашение на беседу с мистером Хотчкиссом, школьным психиатром. Еще сегодня утром он бы, наверное, испугался. Но не сейчас.

Сейчас только роза имела значение.

Прикончив первый сандвич, Джейк набросился на второй.

Миссис Шоу оставила дверь открытой, и он слышал, как она говорила с родителями. Судя по голосам, они оба слегка успокоились. Джейк глотнул молока и взялся за яблочный пирог. Через пару минут вернулась миссис Шоу. С такой знакомой синей папкой в руках.

Джейк понял вдруг, что, как выясняется, он избавился не от всех своих страхов. Теперь и ученики, и учителя — все узнали, но сейчас поздно что-либо менять. Уже ничего не исправишь. Однако это не значит, будто ему очень приятна мысль, что все теперь знают: Джейк Чеймберз рехнулся. Что все о нем шепчутся.

Сверху к папке канцелярской скрепкой был прикреплен небольшой белый конверт. Джейк вытащил его и, открывая, взглянул на миссис Шоу.

— Как там родители?

Она улыбнулась.

— Твой папа велел мне спросить, почему ты просто ему не сказал, что у тебя обычный экзаменационный мандраж. Он признался, что с ним тоже такое бывало, когда он учился в школе.

У Джейка челюсть отвисла. Отец никогда не принадлежал к тому сорту людей, которые предаются воспоминаниям, начинающимся со слов: «Знаешь, когда я был маленьким…» Джейк попытался представить себе отца мальчишкой с тяжким клиническим случаем экзаменационного мандража, но ничего у него не вышло — он сумел только вызвать весьма неприглядный образ сварливого карлика в свитерочке с эмблемой Пайпера, в сделанных на заказ ковбойских сапогах, с черными волосами «ежиком», торчащими во все стороны.