Беспокойная юность

Но вскоре выяснилось, что в соседней деревне — ее было видно с шоссе — много больных беженцев и офицер просит, по распоряжению начальника штаба корпуса, отправить в деревню часть медицинского персонала, чтобы оказать им первую помощь.

Врач согласился. От обоза отделилось три повозки.

— Вы с нами, — сказала мне Леля. — Ваше прямое дело помогать беженцам. К вечеру догоним лазарет в Барановичах.

— Поедем.

Мы свернули на боковую дорогу. Госпитальный обоз тронулся дальше. Василь долго стоял на шоссе и смотрел нам вслед. Казалось, он раздумывает, не поехать ли с нами. Но потом он дернул вожжи, крикнул на лошадей, и фурманка тронулась по дороге на Барановичи.

В километре от шоссе мы увидели в кустах солдат с винтовками и пулеметом.

— Неужели немцы так близко? — испуганно спросила пожилая сестра в золотых очках. — Спросите их, пожалуйста.

Я подъехал к солдатам.

— Проезжайте! — ответил мне солдат с ефрейторскими нашивками и даже не взглянул на меня. — Вам разрешается. А вообще, не велено ни с кем разговаривать. И останавливаться никому тут не велено.

Мы проехали. Видна была уже околица. Пошел дождь. Нищая деревня была похожа отсюда на расползшуюся кучу навоза.

— Похоже, что ждут немцев, — сказал я Леле.

Я посмотрел на запад, откуда могли появиться немцы, и увидел на пажити, уходившей вниз, к оврагу, сторожевое охранение. Солдаты сидели и лежали длинной цепью, но довольно далеко друг от друга. Ну, так и есть!

— Да то не от немцев, — сказал санитар-возница. — То щось другое. Вон, глядите сюда!

Он показал на восток. Там тоже виднелись солдаты.

— Все село оцеплено! — сказал встревоженно санитар. — Кругом все село. Щось неладное я чую, сестрицы.

— Что неладное?

— Да я сам нияк не пойму. Только зря мы сюда затесались. Вовсе зря!

Санитар оказался прав. Мы въехали в безлюдную деревню. У околицы стояла пустая двуколка Красного Креста из незнакомого летучего отряда. От возницы этой двуколки мы узнали ошеломляющее известие, что мы — в западне.

В деревне была черная оспа. Вокруг шла армия и валили по дорогам, застревая на время около попутных сел, тысячи беженцев. Оспа могла переброситься в армию. Поэтому было приказано направить в деревню летучий санитарный отряд, деревню оцепить и никого из нее не выпускать. По каждому, кто попытается уйти из деревни, было приказано открывать огонь.

Офицер, остановивший нас на шоссе, ничего не сказал о черной оспе.

Первое чувство, которое мы испытали, было возмущение. Не тем, что нас поймали в ловушку, а тем, что заманили в деревню обманом, тогда как никто, конечно, не отказался бы добровольно работать на оспе.

— Непроходимая глупость, — сказала раздраженно Леля. — Если бы нас не обманывали, мы бы захватили все, что нужно для оспы. А сейчас у нас ничего нет. Даже вакцины!

— Да еще неизвестно, дурость тут или нет, — заметил возница.

— Ты что это городишь? — рассердилась сестра в золотых очках, Вера Севастьяновна.

— А бис их знает, — пробормотал возница. — У начальства на все есть своя думка. Начальство всегда дуже хитрое.

В хатах останавливаться было нельзя — всюду лежали больные. Только один пустой стодол стоял на выгоне. Там разместилась чужая летучка. Мы перенесли в стодол свои медикаменты и вещи.

В чужой летучке работали врач, сестра и два санитара.

Мы застали в стодоле только сестру — безбровое существо с надутым лицом. Трудно было добиться от нее хотя бы нескольких слов.

— Ну и летучка, матери ее черт! — говорили наши санитары. — Прямо погребальное братство!

Мы распаковали в стодоле медикаменты. Пришел врач из летучки. Это был еще не старый, но обрюзгший, заросший черной щетиной человек с заплывшими глазами.

— Здравствуйте пожалуйста! — сказал он, увидев нас. Казалось, он был неприятно поражен этой встречей. — Вы имеете понятие, куда вы попали?

— На черную оспу, — ответил я.

— Вот именно! А вы знаете, что такое черная оспа, молодой человек? Вы ее видели своими глазами?

— Нет, не видел.

— Честь имею вас поздравить со днем ваших именин! У вас есть вакцина? Нет! Здравствуйте пожалуйста! Что же вы собираетесь здесь делать? Заводить граммофон? Слушать Вяльцеву?

Мы удрученно молчали.

— Что касается меня, — сказал врач, — то хватит! Я не намерен больше валять дурака.

— Как вы можете так говорить! — возмутилась Леля.

— Мадемуазель! — Врач сощурил глаза от злости. — Не горячитесь! Это вам очень идет. Вы становитесь в гневе совершенно прелестной — но и только. Повторяю — и только! Это пуф! Бессмысленные милые звуки. Мы с вами в капкане. Как это у Пушкина сказано: «Ах, попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети»? Кажется, так?

— Вы паясничаете, доктор, — сказала брезгливо Леля. — Это просто противно.

— Смейся, паяц! — пропел доктор и рассмеялся. — А что же мне остается делать? Может быть, вы подскажете мне выход из этого дерьмового положения?

— Он пьян! — сказала Вера Севастьяновна.

— Здравствуйте пожалуйста, пьян! — спокойно ответил врач, ничуть не обижаясь. — Морфий у вас есть?

— Очень мало. Но камфары много.

— Если бы был морфий, я бы усыпил всех. И баста!