Беспокойник

Я открыл дверь. Передо мною была низкая ступенька. За ней — другая дверь, которая, наверно, выходила на улицу. Но я не успел ее открыть. В коридоре послышались шаги и голоса рабочих. Я застыл, не шевелясь. Как я и ожидал, внезапно воцарилась мертвая тишина, потом раздался робкий голос: «Ну да, точно, он исчез». — «Может быть, его потеряли по дороге?» — спросил другой голос. «Странно, по какой это дороге? — ответил его напарник. — Не ломай голову. Скорее всего отдали в музей, ну, как он называется? Туда, где выставляют скелеты». — «Ну, да, конечно, но как мы обойдемся без праха? Что-то ведь надо отдавать его родным?» — «Ну и что! Мы просто сожжем гроб и отдадим им пепел. Пойдем спросим у директора». И они побежали обратно по дороге.

Если бы я был жив, у меня дрожали бы колени. Но сейчас я все воспринимал хладнокровно. А как могло быть? И потом, право, мне порядком надоели дрожь, сердцебиение и повышение кровяного давления. Один раз это уже привело меня к смерти. Сейчас я даже не знал, есть ли у меня хоть какая-то сердечная деятельность.

Неважно, зато я знал, что начинается вторая жизнь. Из нагрудного кармана пальто я вынул пакет. Отлично! Паспорт, еще какие-то бумажки и деньги.

Итак, в новую жизнь. И ни в коем случае не возвращаться на старую квартиру. Во-первых, все человеческие привязанности умерли во мне. А во-вторых, я не хотел начинать свою вторую жизнь с убийства — ведь у моих родных был бы разрыв сердца, если бы я появился на пороге. Итак, я возвращаюсь в старый мир, в котором мне нечего бояться. Ведь люди больше всего боятся смерти. Но как может покойник умереть еще раз?

Я открыл дверь и очутился на кладбище крематория. Минуту спустя я был уже у забора. Я поднял воротник, пальто немножечко жало в плечах. Я поднял воротник не потому, что мне было холодно, а потому что хотел закрыть свое лицо.

Напоследок я оглянулся. По темному небу неслись черные облака. Дул холодный, резкий, влажный ветер. Я увидел густой дым, который повалил из трубы крематория. Мир моему праху! Наступала ночь.

ГЛАВА 2

Газета «Вечерняя Москва». Заметка из раздела происшествий — «Всему виной пьянство».

«Советские органы охраны общественного порядка образцово выполняют свой долг перед народом. Ночью, в холод, мороз, в метель они всегда на посту, чтобы охранять народное достояние. Однако, как говорится, в семье не без урода.

Поздно вечером 26 декабря сержант Матвеев, находясь на дежурстве, увидел, как кто-то выходил из магазина ювелирных изделий. Это показалось сержанту Матвееву подозрительным. Он хотел остановить неизвестного надлежащим образом и крикнул: «Стой!» Но неизвестный удалялся быстрыми шагами. Сержант был вынужден воспользоваться служебным оружием. Он выстрелил в воздух, но неизвестный даже не обернулся. Потом сержант выстрелил три раза, и согласно его показаниям он ясно видел, как все три пули попали неизвестному в спину, но тот спокойненько завернул за угол и бесследно исчез.

Во время расследования происшествия оказалось, что ночной сторож магазина, очевидно, был пьян до такой степени, что потерял сознание. Ночной сторож оправдывался, уверяя, что он сделал всего только маленький глоток, как вдруг увидел перед собой мертвеца, поэтому и упал в обморок. Старая песенка! Естественно, можно напиться и до чертиков! К сожалению, надо полагать, что и сержант Матвеев находился в подобном же состоянии. Иначе как объяснить тот неимоверный факт, что он на расстоянии десяти шагов три раза не попал в цель. Совершенно невозможная вещь для опытного милиционера.

Из сейфа магазина украдено 84 тысячи рублей. Ночной сторож и сержант привлечены к уголовной ответственности».

* * *

После смерти все люди надеются попасть в рай. Что такое рай?

Это некое буколистическое место, где человек живет без страха, сомнений и забот лишь для собственного удовольствия. В рай, в принципе, должны попадать те, кто достаточно настрадался в жизни. Если рай — это компенсация за страдания, то я законный кандидат на место в райских кущах.

Страдал ли я? Господи, моя жизнь состояла из сплошных мучений. В этом смысле пребывание в аду не принесло бы мне ничего нового, а казалось бы естественным продолжением нашей прекрасной советской действительности. Вся моя прошлая жизнь состояла из бесконечной нервотрепки, напряженной работы, борьбы с разными «измами», очередных пропагандистских кампаний, когда надо было выявлять, обличать, вскрывать, клеймить, а если уклонишься, то тебя самого так обличат, вскроют и заклеймят, что очутишься в местах не столь отдаленных, откуда люди стали возвращаться только после разоблачения культа личности. Впрочем, оттуда возвращаются не все и не люди — тени людей.

Я пережил коллективизацию, 37-й год, войну, борьбу с низкопоклонством и иностранщиной, расформирование министерств, совнархозы, а трудности не уменьшались, лишь прибавлялись, и все время придумывали что-то новое на нашу голову. Теперь мне представляется чудом, как я все это выдержал до самой смерти? Одно лишь утешение: не я один, все так жили.