Беспокойное наследство

— Какой там друг… Приятель младых дней… Однако, знаешь, он меня всерьез заинтриговал — все-таки вторгаться на чужую территорию, это…

— Ты заявил в милицию?

— Ну, что ты! Действовать так ординарно!

— Но надо же что-то предпринять!

— Тебя даже Москва не вылечила от одессизмов. Старайся от них избавиться, — нравоучительно сказал Павлик. — Надо говорить не «что-то», а «что-нибудь».

— Скажите, пожалуйста, Даль какой нашелся! Если бы я следила за твоей речью…

— Это было бы великолепно! Взаимная критика и самокритика — что лучше способствует самосовершенствованию! Так, очищая друг друга от скверны, мы рука об руку пойдем вперед, к светлому…

— Дурак!

Расхохотавшись, Павлик сжал меня своими железными ручищами.

— Отпусти, сумасшедший! — задохнулась я.

— Уже, — Павлик стал серьезен, но в трюмо я видела, что уголки его губ подрагивают. Он стоял позади меня и смотрел мне в затылок. — У меня к тебе просьба: пусть скрипка полежит энное время у тебя.

Я положила расческу на туалетный столик.

— Почему у меня? — спросила я глупо.

— Потому, что в данный момент я лишен возможности спрятать Антонио Страдивари в свой личный банковский сейф.

— А если это не Страдивари?

— Страдивари. Я тут посетил одного великолепного староодесского джентльмена. Скрипичный мастер и знаток. Дружил со Столярским. Внимательно осмотрел он мою скрипочку и изрек: «Молодой человек, такое случается раз в сто лет, и то не всегда. Несомненный Страдивари, но — поздний».

— Что значит — поздний?

— Видишь ли, оказывается, этот самый кремонец лучшие свои скрипки стал делать только в пятьдесят восемь лет. До этого — экспериментировал. А в конце жизни мастерство его чуточку ослабло. «Слабость», конечно, такая, что дай бог сильному — впоследствии и до наших дней никто со Страдивари не сравнился. Но все-таки некоторые специалисты, особенно за рубежом, считают, что инструменты страдивариевского «золотого периода» — конца семнадцатого и начала восемнадцатого века — лучше, чем ранние и поздние.

— Да ты стал эрудит!

— Ну что ты, что ты, — скромно отвечал Павлик.

— И все-таки, что… нибудь надо сделать!

— Никак нет.

— Я тебя не понимаю. Ведь ясно, что твой Степан — такой типчик…

— Мне очень хочется понаблюдать, что будет дальше.

— Ты меня нарочно дразнишь? — что-то стало меня раздражать в Павлике.

А он — спокойно закуривал.

— Дай мне сигарету.

Я никогда до этого не курила, но Павлик, ничуть не удивившись, раскрыл передо мной пачку «БТ» и щелкнул зажигалкой.

Я потянула дым и закашлялась.

— Зачем тебе эти типы?

— А вот я и хочу выяснить — нужны ли они мне.

Это звучало совсем вызывающе.

— Я тебя сегодня не понимаю.

— Ты повторяешься.

— Почему ты так со мной говоришь? В чем дело? — Я вдруг почувствовала, что еще слово — и зареву. Сама не заметив, сжала в руке сигарету и побежала на кухню.

— Ты сегодня не в духе, — бросил вслед Павлик. — Я пошел.

…Несколько дней пришлось мазать ладонь жиром: от злости я не почувствовала, что, зажавши в руке горящую сигарету, обожглась. Ожог еще не зажил, когда Павлик снова ожидал меня у театра — нежный, милый, как ни в чем не бывало. Да и я уже жалела о нашей глупой стычке.

И все опять пошло чудесно. Только о скрипке Павлик не заговаривал. И я тоже о ней не напоминала.

И все-таки в чем-то неуловимо Павлик изменился. Стал суше, что ли, скрытнее? Не знаю. Теперь его трудно было вечером застать дома, хотя раньше он чаще всего, если работал в утренней смене, вечерами читал и слушал свои записи. Я не спрашивала, где он пропадает. Но однажды Павлик сам сказал:

— Ты не обижайся, что я шляюсь без тебя. Понимаешь, мужская компания. Интеллекты, титаны мысли…

Я так и не поняла, над кем Павлик иронизирует — над компанией или над самим собой. Но промолчала. Спросила только, не с Женей ли Шлейфером и Антоном он «шляется» к «титанам».

— С Женькой и Антоном? — переспросил Павлик с таким неподдельным удивлением, словно сама мысль эта показалась ему дикой. Он отставил чашечку кофе (мы сидели у него), в глазах его появилось отсутствующее выражение, словно он вглядывался во что-то видное ему одному. — С Женькой и Антоном! — повторил он и как-то недобро скривил рот. — Ну, что ты…

СТРАННЫЕ СОБЫТИЯ

Мне ужасно захотелось посидеть в ресторане. Мы были в городской библиотеке — я подбирала литературу о театре Эдуардо де Филиппо, а Павлик что-то читал.

Я наклонилась к нему и шепнула, чтобы он сводил меня в «Красную» или «Одессу». Он сказал: «Хорошо, Ле» — и перевернул страницу.

— Послезавтра? Ладно?

Павлик откинулся на спинку стула и потянулся.

— А что у нас послезавтра? Суббота? Нет, в субботу не могу. Давай в воскресенье?

Мне в общем-то было совершенно все равно, когда идти в ресторан — оба эти дня я в театре была не занята. Но я всегда старалась ничем не ущемлять свободу Павлика и не так уж часто его о чем-нибудь просила. Поэтому меня задело.

— Ну, если у тебя в субботу такое серьезное дело… — Я намеренно сделала паузу, надеясь, что Павлик сам объяснит, чем он занят в субботу.

— Понимаешь, один приятель достал отличные записи. Всего на день. Еду к нему переписывать.