Беспокойное наследство

— Вот тебе и ей-богу! Наверняка он тебя по всей Одессе ищет, да разве тебя найдешь. Так что, старина, разгладь свои клеши да отправляйся. С корабля, как говорится, — Евген Макарович ткнул в баржу № 765, - да на бал. Каким гостем будешь!

Черемша сразу загорелся:

— Спасибо тебе, Евген. А ты?

— С чего это мне-то? Мы с Белецким знакомы, как говорится, шапочно-фуражечно. Как сказать, здрасте — до свиданья.

— Да ты что, Евген! — с воодушевлением воскликнул Евпатий. — Да он так тебе рад будет, Колька! Это ж рубаха-парень, наша, морская косточка! К тому ж ты — подпольщик, он партизан. Вам и покалякать-то будет занятно. Ходим вместе, — приказал Черемша и с достоинством добавил: — Я тебя представлю. Точка и ша.

— Ну, что ж, пожалуй, — вроде все еще сомневаясь, согласился Пивторак. — Только тогда уж условие: заглянем ко мне в лавку, возьмем пару бутылочек. Выберем такие, каких ты, наверное, и не нюхал. Из особого фонда… — Он подмигнул Черемше и прищелкнул пальцами.

Когда Евген Макарович, следуя на буксире у Черемши, прибыл к месту назначения — в квартиру Белецких, общество, собравшееся там, подчиняясь древним законам застольного развития, добралось уже до стадии относительной децентрализации. Возникли группы и группочки, хотя и связанные единством цели, но вполне автономные в тематике бесед и тостов.

Дорогой Пивторак несколько раз поддавался приступам неуверенности. «Может, все-таки неудобно? — приостановившись, с пристрастием допрашивал он шкипера. — Знаешь, незваный-то гость — он…» И всякий раз Евпатий Мефодьевич, отведавший кой-чего из заветного пивтораковского сейфа, страстно отвергал сомнения своего спутника, пуская в ход самый сильный свой (впрочем — и единственный) аргумент: «Да ты что? Да ты знаешь, кто такой Колька? Это ж морская душа! Чья школа — ты понимаешь? Черемши Евпатия Мефодьева сына школа! Кого Колька Белецкий обожает? Он Черемшу обожает. Кто Черемше друг — тот Кольке дороже родного отца!!»

Эти летучие дискуссионные митинги задержали приятелей. Потому они сильно припоздали.

Николай Николаевич и вправду обрадовался своему старому наставнику. Обнявшись, они троекратно расцеловались.

— Вот как оно, Коля, — тихо сказал Черемша. Хмель с него враз соскочил. Скрывая непрошенно застлавшую взор влагу, он скрутил цигарку и принялся ощупывать свои карманы в поисках спичек. Евген Макарович протянул ему зажигалку. Евпатий механически принял ее и спохватился:

— Коля, милый, привел я с собой старого дружка. Коренной наш, одессит. Так что не обессудь.

— Ну что вы, Евпатий Мефодьевич! — уважительно сказал Белецкий и повернулся к Пивтораку: — Милости просим.

Черемша значительно взглянул через плечо на Пивторака: ну, как, мол? Что я говорил?

Пивторак попытался протиснуться мимо Черемши вперед, чтобы пожать протянутую Николаем Николаевичем руку. Но это ему не удалось — архитектор спроектировал прихожую слишком узкой, для того чтобы в ней могли рядом поместиться такие крупногабаритные персоны, как директор и шкипер. Тогда Пивторак потянулся через низкорослого Евпатия Мефодьевича и с жаром потряс крупную кисть хозяина.

— Пивторак, Евген Макарович, — представился он, широко осклабившись. — Не слыхали, часом? А я вот про вас наслышан. От многих клиентов. Мы же с вами, в некотором роде, коллеги. Труженики моря, так сказать. Только вы, Николай Николаевич — не ошибся в имени-отчестве? — только вы, фигурально выражаясь, боец переднего края, а я, увы, тыловая крыса. Ха-ха-ха! — он добродушно рассмеялся, всей повадкой располагая к себе — жизнелюбец, простяга-мужик, душа нараспашку!

— Евген! — строго оборвал его Черемша, раскурив самокрутку. — Не имеешь никакого полного права самоуничтожаться. А когда ты в подполье ворочал, тоже, может, тыловой крысой был, а?

— Э-э, — махнул короткой рукой Пивторак, — то быльем поросло. Как указывалось, не живи старыми заслугами, в карете прошлого далеко не уедешь.

— Те дела, Евген Макарович, никогда быльем не порастут, — сказал Белецкий.

Николай Николаевич помог Черемше освободиться от бушлата. Пивторак не позволил хозяину снять с себя пальто, разделся сам, пыхтя, высвободил из карманов две большие бутылки, оклеенные пестрыми этикетками, и преподнес их Белецкому.

Черемшу приветствовали радостными кликами. Оглядев компанию, Пивторак увидел знакомые лица: капитан «Полковника Осипова» — высокий, грузный, с пышными бровями, молодой стивидор Шлейфер, несколько моряков. Парнишка, как две капли воды похожий на хозяйку (конечно, сын — как его? — ага, Антон), сидел между двух девиц. А правее в непринужденной позе, слегка откинувшись на спинку стула, поместился плечистый белокурый парень в пиджаке-блейзере. Твердый подбородок, разделенный ямочкой… Прямой, чуточку вздернутый нос… Четко очерченный сочный рот… Светлые глаза под темными бровями… Он. «Ишь ты какой, — подумал Евген Макарович. — Занятный паренек. Ну, что ж, побачим…»

Раскланиваясь со всеми, Пивторак прошел в дальний уголок стола и устроился на освобожденном кем-то месте.

Уже за полночь он невзначай передислоцировался поближе к Павлику, сказавши с отчаянной решимостью: