Беспокойный возраст

Лидия развеселилась, ее и Галин смех, не затихая, звенел за столом. Иван Бутузов и Саша Черемшанов, тоже приведшие своих институтских подруг, отдали их на попечение Гали и Лидии. Девушки — сероглазая пухленькая Вероника Стебелькова, подруга Бутузова, выпускница того же факультета, что и Галя, и прямая, угловатая и некрасивая, но с удивительно глубокими черными глазами, Тося Иноверцева, весьма строгая девушка, к которой Саша давно был неравнодушен, — сидели на другой половине стола, занятые своими девичьими секретами.

Они, казалось, нисколько не обижались на своих кавалеров за невнимание. Их отношения еще не сложились в любовные: они, как было принято говорить в студенческой среде, только дружили, а дружба могла и не перерасти в любовь, а остаться дружбой надолго, может быть, на всю жизнь.

Бывают минуты среди самого бурного веселья, когда все вдруг ненадолго притихнут — то ли задумаются и загрустят, то ли пожалеют о чем-то. Такая минута наступила за столом — среди пирующих. Как будто все разом подумали, что сидят вместе в последний раз и, может быть, никогда не соберутся вновь. Саша Черемшанов перестал дурачиться и посерьезнел. Притихли Славик и Ваня Бутузов, примолкли девушки…

Миша Бесхлебнов сидел перед ними как живое напоминание о том, что всем предстояло пережить, удачно или менее удачно — все равно. Его орден напоминал об уже свершенном им большом подвиге.

— Товарищи! Давайте — споем, — предложил Черемшанов и, вставая, поднял длинную-костлявую руку.

Его поддержали.

— А что? — спросил Славик.

— «Шумел камыш, деревья гнулись…», — диссонансом ворвался в общее приподнятое настроение насмешливый, точно липкий голос Игоря. — Тоже нашли удовольствие — горланить песни. У меня есть предложение идти танцевать.

— Мы против такого предложения, — заявил Бутузов.

— Петь, петь! — закричали девушки и захлопали в ладоши.

Никто не заметил, как Максим встал, кинул яростный взгляд в сторону Игоря.

— Почему, собственно, «Шумел камыш…»? По какому праву вы еще насмехаетесь? Если вам не нравится петь, можете уйти… — среди общей тишины раздался его голос.

Игорь заморгал красными веками, надул щеки, не зная, как отразить удар.

— Собственно… Я, конечно, могу уйти… Я не возражаю, — забормотал он.

— Макс., перестань! Как не стыдно! Ведь Игорь — твой гость, — всплеснув руками, ужаснулась Галя.

— Ты что? Совсем опьянел или одурел? — шепнул Максиму на ухо Славик.

— Так мне уйти? — спросил Игорь, вставая. В лице его было что-то растерянное, глупое…

— Да! — отчеканил Максим.

Лидия смотрела на него изумленно. Бесхлебнов одобрительно улыбался с другого конца стола.

— Ну что ж… Я уйду, — сказал Игорь и покачнулся — от шампанского его разморило. — Серж, идем, — потянул он за руку Костромина.

Все молчали.

— Ты тоже хочешь танцевать? — насмешливо спросил Максим у Сержа.

— Нет. Я тоже, пожалуй, уйду, — ответил Костромин. — Должен тебе сказать, Максим: хозяин обязан быть вежливым со всеми, как бы ни неприятен был ему какой-нибудь гость. До свиданья, товарищи, — любезно откланялся Костромин и зашагал к двери.

— Дипломат, — громко пустил ему вслед Максим.

— Что такое? Что случилось? — послышался испуганный голос Валентины Марковны.

Она стояла у двери, держа в руках блюдо с тортом, загораживая дорогу Костромину и Аржанову.

— Куда вы, Сержик, Игорек? Почему так рано уходите?

— Спросите у своего благовоспитанного сыночка, — с возмущением бросил Серж. — Прощайте…

И оба солидных гостя удалились. Было слышно, как в прихожей Костромин успокаивал Игоря.

— В чем дело, Макс? Что ты тут натворил? — спросила Валентина Марковна, подходя к столу.

— Ничего особенного, мама. Я уже тебе говорил: гостями ведаю я, — улыбнулся Максим.

Губы Валентины Марковны дергались. Ничего больше не сказав, она вышла. Галя и Вероника набросились на Максима:

— Все-таки ты не прав, Макс. Так унизить людей. Это похоже на сведение личных счетов.

— Ты права, Галя, у меня с Аржановым личные счеты, — холодно ответил Максим.

Лидия все так же пытливо, но без осуждения смотрела на него.

— Бесстыдник, разошелся… Тоже мне, командир, с отца берет пример, — убирая грязные тарелки, ворчала Перфильевна. — А мать сидит теперь на кухне и заливается слезами.

Все, за исключением Лидии, Саши и Бесхлебнова, стали журить Максима.

— Дорогие друзья, — вмешался Черемшанов. — Собственно, о чем вы жалеете? Ведь они, эти два пижона, среди нас были совсем лишние. У них — свой кодекс жизни, у нас — другой. Мы на взлете, они — на мели. И им с нами не по пути.

— Правильно, Саша, — поддержала Черемшанова молчаливая Тося Иноверцева. — Ушли — и ладно. Скатертью дорога.

— Братцы! А правда, без них, индюков этих, стало вроде как просторнее, — послышался уже пьяненький тенорок Бутузова, — Запевай, Сашка!

Черемшанов взглянул на Мишу Бесхлебнова и затянул:

Ой ты, дорога длинная,
Здравствуй, земля целинная!