Беспокойный

Носильщик в серой робе ничего не ответил. Выражение его лица осталось непроницаемо-спокойным, безмятежным, как у целлулоидной куклы; взгляд его был неподвижным и перемещался с предмета на предмет так же, как перемещается свет фар едущего по шоссе автомобиля, одно за другим высвечивая придорожные деревья и километровые столбы. Он коснулся лица Сергея и скользнул мимо, оставив неприятное ощущение прикосновения чего-то, что еще недавно было, а теперь перестало быть живым.

Они подошли к штабелю и взяли еще по мешку цемента.

– Тяжелый, сволочь! – вслух пожаловался жилистый, приседая под тяжестью ноши.

– Бэ-три дробь семь ноль-два девяносто пять, разговорчики! – негромко произнес один из охранников.

Двести девяносто пятый перебросил мешок на другое плечо, заслонившись им от охранника, и тихонько, чтобы тот не услышал, произнес:

– Да пошел ты!..

Сергей, половчее прилаживая на плече плотный, со скользкими твердыми боками бумажный мешок, на выдохе уточнил, куда именно следует идти охраннику, и жилистый отчетливо, одобрительно хрюкнул.

– Ты сам-то откуда, десантура? – спросил он, когда охрана осталась позади.

– Из Москвы, – ответил Сергей. – Да ну?! Земляки, значит. И как столица, все чернеет?

– А черт ее знает, – признался Сергей. – Я последние несколько лет из дома, считай, и не выходил. А если выходил, так либо под газом, либо с бодуна…

– Ну, ясно. – Двести девяносто пятый снова хрюкнул, на этот раз полунасмешливо, полусочувственно. – История стандартная, сценарий номер два: одинокий алкаш с московской пропиской. Вышел за поддачей, встретил хорошего человека… А он тебе и говорит: чего, говорит, ты пропадаешь в этой каменной норе? Езжай, говорит, на природу – к земле поближе, от людей подальше. Домик, говорит, тебе подыщем, а доплаты, которую за свои московские хоромы получишь, тебе до конца жизни хватит, хоть ты коньячные ванны принимай.

– Так, – помолчав, многозначительно произнес Сергей. – Интересно, ты-то откуда об этом знаешь?

– Плавали, знаем, – без тени смущения откликнулся двести девяносто пятый. – Это тебе кажется, что ты такой уникальный, единственный и неповторимый, а на самом деле – шиш тебе с маслом, а не уникальность. Сам же видишь, отсюда не возвращаются. А раз так, зачем ломать голову, каждый раз изобретая новые способы отлова идиотов? Тут, как я понимаю, самое сложное – вычислить человека, которого никто не станет искать. Или станет, но не слишком интенсивно – напишет в ментовку заявление о пропаже и сложит руки, потому что платить ментам за то, чтобы они вынули палец из ж… и занялись своими прямыми обязанностями, либо неохота, либо нечем. А когда потенциальный рекрут определен, остается только выбрать и применить один из проверенных, надежных способов. Я их пронумеровал по частоте использования; твой – номер два, а номер первый еще проще: выпил, заснул на улице или в чужом доме, а проснулся уже здесь. Это в основном бомжи, их тут больше всего. Никому не интересно, куда они исчезают – наоборот, все до смерти рады, что оно под окошком больше не смердит…

– Ну а сам ты по какой категории проходишь? – спросил Сергей.

Вопрос был задан не из вежливости, для поддержания беседы: ему действительно вдруг стало интересно, какими судьбами, каким ветром занесло сюда этого жилистого лысого «уникума». Слова двести девяносто пятого царапали душу, как ржавый гвоздь, но в то же время будили любопытство и желание хотя бы в общих чертах понять, что здесь происходит – ну хотя бы затем, чтобы рассказать об этом первому, кто встретится в загробном мире…

– Да по той же, что и ты, – охотно сообщил «уникум». – Забухал по-черному, жена забрала дочерей и ушла, да так основательно, что я их после этого четыре года в глаза не видел…

– Ну, – недоверчиво сказал Сергей. – В наше время такие вещи без проблем решаются в судебном порядке…

– Ты что, глухой? Пил я, понимаешь? Какой тут к черту судебный порядок, когда мне все, кроме пузыря, по барабану было? Жена сама квартиру разменяла, досталась мне комната в коммуналке, соседи – сучье племя, так бы и удавил, да сил к тому времени уже не осталось… И вот однажды встретился мне один Леха – душа-человек, хоть ты к ране его прикладывай…

– Леха?

– Угу. Алексей Иванович Бородин…

– Сука! – не сдержавшись, почти выкрикнул Сергей.

– Ба! – не оборачиваясь, иронически воскликнул двести девяносто пятый. – Да мы, выходит, не только земляки, но и крестники одного и того же ловкача?! Ай да Леха, ай да сукин сын! Интересно, сколько же он, сволочь, народу со свету сжил, сколько квартир прикарманил и перепродал?