Беспощадная толерантность (сборник)

– Да ну его, – Настя махнула рукой. – И я, кажется, увольняюсь.

– Перед такими переменами в жизни надо выпить, – заявила великанша.

Залезла в буфет, позвякала там стеклом и выставила две пузатые бутылки.

– Виски? Коньяк? С теперешним общественным устройством скоро совсем не останется приличного алкоголя. Ты замечаешь, лапушка, что все летит в тартарары? Беда ведь, лапушка, в чем?

– В чем? – Сначала коньяк показался Насте слишком крепким, но потом она научилась, как велела Гертруда, растягивать каждый глоток, катать на языке, вслушиваясь в аромат. Потом прихлебывать терпким черным чаем. Получалось интересно, и даже разглагольствования Гертруды становились все более ясными и понятными.

– Видишь, что получилось из неплохой вроде бы идеи. Вот возьмем странность, отклонение от некой общепринятой нормы. С одной стороны, никуда не годится странности запрещать. Тем более за это наказывать, преследовать, травить и тем более убивать. Что мы при этом получаем? Правильно. Закоснелое, неразвивающееся традиционное общество, где все живут в страхе быть не такими, как все. С другой стороны, что мы получили сейчас, когда как бы странности разрешили?

– Что?

– Закоснелое, неразвивающееся общество с идиотскими странностями вместо умных, выверенных временем традиций. Общество, где все живут в страхе быть такими, как все. Верно? Тупик какой-то, да?

– Тупик, – вздохнула Настя. – Чебурашка сказал бы – потерялись.

– Потерялись. Но не тупик, – возразила Гертруда. Хлебнула коньяка. Зажмурилась. – А штука вот в чем. Люди как бы хотели сказать, что они уже умные и развитые. Изменили отношение к норме, понимают и уважают любую странность. А на самом деле? Мы не изменили отношение. Мы просто изменили норму. Теперь мы преследуем не панков и хиппи, а тех, кто не панк и не хиппи. Все, что складывалось веками и тысячелетиями, шлифовалось, отлаживалось, мы сломали и искорежили в один миг. Вместо того чтобы подобрать бездомного щенка и воспитать себе друга и помощника, мы создали нелепого Чебурашку, несчастного уродца, которого теперь надо кормить с ложечки, чтобы он не умер…

Чебурашка волновался, пока Настя собирала вещи. Похныкивал, возился, катал свой апельсин. Может быть, беспокоился, что Настя уйдет и забудет его в пустой квартире. Может быть, боялся, что там, куда они переедут, будет хуже, чем здесь.

Настя взяла его на руки, погладила, успокаивая. Чебурашка невнятно поворчал, потом ухватил Настю за палец, посмотрел в лицо встревоженными ярко-желтыми глазами. Спросил взволнованно:

– Потерялась?

– Потерялась, – согласилась Настя. – Только нельзя всю жизнь сидеть и ждать, что тебя найдут и приведут за руку к дому. Понимаешь? Может, этого дома уже нет. А может, нет того, кто мог тебя найти и взять за руку, – Настя запнулась, в горле встал комок, глаза заслезились. Она погладила Чебурашку по голове. – Поэтому надо вставать и идти самой. Искать дорогу. Искать свой дом. Понимаешь?

Чебурашка смотрел внимательно, иногда моргал длинными пушистыми ресницами. Наверное, тот, кто его придумывал, хотел, чтобы получился красивый, умный и веселый зверек. Наверное, он тоже прочел ту книжку, которую дала Насте Гертруда. И что-то было ужасное, неправильное, несправедливое в том, что человек, прочитавший хорошую добрую книжку, придумал и создал такого нелепого беспомощного уродца. А потом, не зная, что делать с этим уродцем, подбросил его в собачий приют.

Из хорошей идеи получается иногда такая мерзость, как правильно говорит Гертруда.

«Но, с другой стороны, – подумала Настя, – это ведь он меня спас. Это Чебурашка вытащил меня из моего леса, где я потерялась. Значит, все правильно получилось. Правильно и хорошо».

Настя улыбнулась Чебурашке, он понял и ответил на ее улыбку – весело сморщил мордочку.

– Все будет хорошо, – пообещала ему Настя.

И вздрогнула от дверного звонка, едва не выронив Чебурашку из рук.

«Наверное, Джамиля. Вот и ладно, – подумала Настя, – как раз надо бы попрощаться».

На пороге стоял мужчина. Высокий, худой, в обтрепанных джинсах и брезентовой куртке.

– Ну, ты и забралась, Настюха. Еще бы в берлогу залезла, – сказал он, широко и счастливо улыбнувшись.

– Индеец, – выдохнула Настя, бросилась ему на шею и заплакала.

– Ну чего, – сказал он, осторожно вытирая слезы с Настиных щек, – чего ты, Насть. Я же обещал, что тебя найду.

– Столько лет, – всхлипнула Настя.

– Я искал. Ты ведь знаешь, семьи отщепенцев специально разбивают, фамилии меняют, чтобы мы друг друга не нашли. Я когда из своего Дома СС сбежал…

– Ты оттуда сбежал? Как?

– Ну, – Индеец самодовольно хмыкнул, – я три раза убегал. Ловили. Потом все-таки сбежал, вернулся домой. Там уже не было ничего, конечно. А потом я деда Егорыча нашел, он недалеко в лесу прятался. А теперь мы… Поехали, Насть, а? Поехали домой? Я тебе все по дороге расскажу.

Машина неслась по шоссе, взрыкивая на поворотах. На заднем сиденье, в кошачьей переноске, возился Чебурашка.

Ветер бил в лицо. Настя улыбалась, иногда протягивала руку, дотрагивалась до Индейца – проверяла, что это все на самом деле.

Индеец рассказывал.