– Твое мнение, мальчик, звучит чуть более убедительно, – ответил президент, подумав. – Но ведь эксперты сказали – эксперимент безопасен.
Вперед вышла Мариночка.
– Я, как учитель физики, обещаю, – пылко начала она, – преподавать магниты со всеми необходимыми пояснениями и даже, наоборот, показывать на их примере…
– Это ложь! – перебила Дурцева. – Пока магнит будет демонстрировать гомонетерпимость, его пример будет вечно перед глазами детей!
– Да, – кивнул президент, – эту проблему решать можно и нужно в Российской Федерации. Я уверен, что наш опыт возьмут на вооружение другие страны. Это все ваши аргументы?
Президент остановил взгляд на Юрии Васильевиче.
Юрий Васильевич чувствовал, что это решающий момент и надо что-то сказать. Он понимал, что обязательно должны быть какие-то убедительные слова. Но найти их не мог, в голове была абсолютная пустота.
И в этот момент послышался голос Михалыча:
– Мы, значить, в школе провели свой эксперимент за гораздо, значить, меньшие деньги. – Михалыч вышел вперед, вдруг стянул с ноги ботинок и принялся из него вытаскивать какие-то детальки.
Охрана, стоящая у дверей, напряглась.
– Ничего страшного, – отмахнулся Михалыч. – Это магниты. Я их, значить, специально в ботинок попрятал, когда нас обыскивали. Мы, значить, пару магнитов в школьной мастерской ножовочкой по металлу ровненько попилили посередке. Вот, гляньте теперь сами. Был один, стало два – красный и синий. И теперь красный с красным – хоп! И складываются. А синий – с синим!
Михалыч протянул красную пару магнитов президенту, а синюю – Дурцевой.
– Затраты на эксперимент, значить, вышли у нас – одно ножовошное полотно.
Президент изумленно рассматривал два коротких красных бруска, плотно прилепившихся друг к другу.
– Не понимаю! – воскликнула Дурцева изумленно. – Значит, можно? Значит, есть такой закон в природе, чтоб одинаковое тоже притягивалось?
Академик Лев Николаевич Солодовничий шагнул вперед и открыл рот, но Михалыч предостерегающе поднял руку.
– Обожди-ка, – сказал он строго, – свои эксперименты объяснять будешь. А я, значить, свой объясню сам. Штука тут в том, – повернулся он к президенту, – что красный и синий уже, значить, были в паре в одном бруске. А коли в паре, то третьего им не надыть было, вот и отталкивали. Их личное дело, я считаю, верно ж? Ну а как их ножовкой разъединили – так они, значить, сразу готовы к любой паре без разбору, хоть красный с красным, хоть синий с синим. Все как по Конституции.
Президент поднял взгляд. В его усталых глазах теперь светилась неподдельная искренняя радость.
– Прекрасное объяснение, прекрасный эксперимент! – воскликнул он. – Вы по образованию физик?
– По образованию я слесарь, – признался Михалыч.
– Но вы работали в области физики?
– Не, – Михалыч покачал головой. – Я всю жизнь сторожем работал на кладбище. А как на пенсию вышел, так, чтоб без дела не сидеть, нашел, значить, в себе педагогический талант и в школу пошел. Детишек учу слесарному делу, железо пилим, красим, свариваем – производим оградки.
– У вас не только педагогический талант! У вас талант ученого! Вы выдающийся физик Российской Федерации! – торжественно объявил президент. – Готовы ли вы стать директором института ядерной физики и физики частиц?
Михалыч растерялся и оглянулся сперва на Юрия Васильевича, а затем на Солодовничего.
– Соглашаемся быстро, – сквозь зубы, но внятно промычал Солодовничий. – Быстро!
– А шо ж, хорошее дело, – кивнул Михалыч, – я согласен, был бы заместитель толковый!
– Ну вот, видите, – обернулся президент к Дурцевой, – как любые сложные вопросы конструктивно решаются в науке Российской Федерации! Всем спасибо!
– Баркала! – гортанно воскликнул человек в папахе и тоже улыбнулся, показав ровные белые зубы.
Игорь Куликов
300 оооновцев