Беспощадная толерантность

Даша кивнула. Пусть звонит. Ей уже все равно. Она уже перешла границу жизни и смерти после того, как сбросила плащ. Понятно, что Никитку ей не отдадут. А тогда зачем жить? Может быть, хоть своей смертью она поможет таким отщепенцам, как Лосевы, выжить.

Ей вдруг стало нестерпимо жалко этого сгорбленного над телефоном человека в голубой рубашке с мокрыми пятнами под мышками.

— У вас есть сын? — вдруг спросила она.

Он медленно опустил трубку, из которой еще доносился голос.

— Да.

— Никитой зовут?

— Да… — удивился Корнелюк.

Даша вдруг почувствовала себя спокойно и расслабленно. Губы сами собой расползлись в улыбке.

— Теперь еще и внук будет. Навестите как-нибудь семейство Бакметов, поцелуйте за меня ребенка. А теперь — идите отсюда! Быстро!

Он, кажется, понял, что сейчас произойдет. Стараясь не поворачиваться спиной, дошел до двери, открыл. Даша увидела, что коридор заполонили люди в черных шлемах и бронежилетах. Автоматы были наведены на дверь кабинета 1112.

— Уходи! Подальше! — крикнула она и закрыла глаза.

Ломались перекрытия, полы и потолки обрушились на два этажа, заваливая балками военных, дымом заволокло все здание, которое содрогнулось, но выстояло. Но Даша ничего этого уже не слышала.

Тим Скоренко Теория невербальной евгеники

Данный рассказ не имеет ни малейшего отношения к личной позиции автора и является не более чем художественной фантазией на заданную тему.

С детства меня учили, что homo europaeus произошел от homo sapiens, но я не мог в это поверить. Гораздо проще было представить, что начало нашему роду положила какая-нибудь обезьяна в каменном веке. Наши позорные предки роднили нас с семитами, что казалось чудовищной хулой, идущей вразрез со всеми принципами, заложенными фюрером. Тем не менее идти против официальной науки можно было, разве что игнорируя домашние задания и получая по антропологии пятерки. После каждой пятерки маму вызывали в лицей и выговаривали ей за мое непослушание и упрямство. Нашу классную руководительницу, фрау Герлиг, очень раздражала моя странная позиция: единицы по всем предметам, кроме антропологии и истории.

Антропологию вел старый профессор Шульц. Он родился еще до Великой войны и рассказывал, что в его времена семитов было много, они свободно ходили по улицам и разговаривали с арийцами на равных. «Конечно, не на равных, — откашливаясь, поправлялся он. — Мямлили, просили милостыню на исковерканном немецком…» Почему-то мне казалось, что он лжет, но поймать за руку я его, конечно, не мог. Тайной оставалась и сама суть лжи. То ли на самом деле семиты вообще не умели говорить, то ли не ходили по улицам — одно из двух. Но поверить в свободно гуляющих и беседующих между собой в полный голос семитов — ни за что, никогда.

Собственно, семита впервые в жизни я увидел лет в десять. Мы с мамой шли по улице, и вдруг из какой-то арки вышли двое мужчин. У одного в руках был поводок, конец которого терялся в темноте подворотни. Я машинально повернул голову, чтобы посмотреть, какой породы у мужчины собака. Но из темноты появился силуэт, ни в коей мере не похожий на собачий. Это было человекоподобное существо, сгорбленное и худое, обряженное в свободные панталоны. На спине оно несло деревянный ящик с черными пиктограммами «не кантовать» и «не бросать».

«Мама, что это?» — спросил я.

«Это семит, — ответила мама. — Он носит грузы».

«Как слон, да?»

«Да, как слон».

Мама никогда не отвечала на вопросы «не знаю» или «отстань», как часто делают другие матери. Ее ответы казались мне исчерпывающими, их с гаком хватало для ребенка. Это — семит, он носит грузы, все понятно.

Семитов в Берлине было мало, впрочем, как и в любом другом крупном городе. В основном они работали на заводах и никогда не выходили за пределы находящихся под напряжением сетчатых заборов. Позже мы с мамой побывали в Париже, и количество тамошних семитов меня поразило. Их было существенно больше, чем в Германии. Впрочем, они точно так же изъяснялись нечленораздельными звуками и отрывочными словами, а работу выполняли исключительно черную и простую.

Когда я учился в школе, между мальчишками ходили различные байки. Рассказывали, что некоторые знатные арийцы содержат семитов в качестве домашних животных — для развлечения, а не для работы. Мне казалось, что это очень противно. Если бы мне пришлось выбирать между семитом и собакой, я бы остановился на последней. Так я думал в те годы.