Выстрелы заполняют комнату, оглушая меня, и я не могу повернуться, чтобы посмотреть, стреляет ли это Финн или люди Матвея, работает ли мой план или я только что потеряла все, что мне дорого, во второй раз. Мысль о том, что я могу потерять Финна, сама возможность этого, посылает в меня поток адреналина, и я хватаю Матвея свободной рукой за член и сжимаю со всей силой, пока вонзаю нож в его горло.
В комнате пахнет дымом и кровью, ее заполняет дымка от выстрелов. Я чувствую, как по моим рукам, по обеим, растекается тепло: кровь и сперма Матвея, а он издает придушенный крик и бьется об меня, его глаза расширены от ужаса. Это что-то из кошмара, моего кошмара, но я в шаге от победы и не позволю ему уйти.
Он бормочет что-то нечленораздельное, и я чувствую, как мои губы кривятся в злобной ухмылке, когда я рывком всаживаю нож ему в горло.
— Прости, — шиплю я, наклоняясь ближе. — Это было твое стоп-слово? Я не расслышала.
Я выдергиваю нож, и, когда кровь брызжет мне на руки, он падает на пол. Выстрелы смолкли. Я боюсь обернуться, боюсь увидеть, что у меня за спиной. Я в ужасе, что увижу Финна мертвым на полу, и не могу пошевелиться. Я не могу смотреть. Я сижу там, стоя на коленях на кровати, вся в крови и на грани слез, и не могу смотреть.
Рука касается моего плеча, и я вскрикиваю.
— Фелисити. — Голос Финна доносится из-за моей спины, низкий и настоятельный, успокаивающий, несмотря на ужас вокруг нас. — Фелисити, это я. Мы в безопасности. Ты в безопасности.
В безопасности. Ничто здесь не кажется безопасным, но, услышав его голос, я верю в это. Я верю ему. Я поворачиваюсь, отчаянно желая увидеть его лицо, прикоснуться к нему, узнать, что он настоящий. Что он не мертв. Что все это не кошмар, как мне кажется.
— Ты…
— Они мертвы. — Через плечо Финна я вижу, о чем он говорит, тела мужчин, которые его удерживали. Пол измазан кровью, в ушах все еще звенит от выстрелов, но я не слышу звуков снизу. Никто не поднимается, и я знаю, что это значит, от одной мысли об этом у меня скручивает живот. Все, кто нас охранял, либо мертвы, либо слишком ранены, чтобы помочь.
— Я должен позвонить Тео. — Голос Финна настоятельный, настойчивый, его руки гладят мои руки вверх и вниз. — Он должен прислать чистильщиков, больше охраны, чтобы помочь нам с этим. Просто сиди здесь, хорошо? Не двигайся. Дай мне две минуты. Даже меньше. — В ритме его слов есть что-то успокаивающее, и я, никогда в жизни не желавшая, чтобы мне указывали, что делать, вдруг чувствую облегчение от того, что мне дают указания. Мой разум затуманен, помутнен страхом и ужасом того, что только что произошло, но я могу сделать то, о чем просит Финн. Я могу сидеть здесь и не двигаться.
И я это делаю. Я сижу, застыв на месте, мои руки оцепенело дрожат на коленях. Я слышу голос Финна, который разговаривает с Тео, но с расстояния в несколько футов трудно разобрать, что он говорит, так как в ушах все еще ужасно звенит. Я закрываю глаза, впиваюсь зубами в нижнюю губу, пытаясь отгородиться от всего этого, и тут его руки снова оказываются на моих руках, скользят вверх, пальцы поднимают мой подбородок, чтобы посмотреть на порез на горле.
— Мне нужно убедиться, что с тобой все в порядке. Черт, Фелисити…, — голос Финна звучит неровно, когда он смотрит на меня, и я открываю глаза, видя страх в его глазах. — Я думал, он убьет тебя.
— Я тоже так думала. — Мой голос звучит так высоко и гулко, как я его никогда не слышала. — Я думала, мы оба мертвы.
— Нет. — В голосе Финна звучит странная злоба, его пальцы прижимаются к моей щеке, удерживая меня, чтобы я посмотрела на него. — Мы не мертвы. А вот он — да. Он, блядь, мертв, и я рад. Я никогда не был так чертовски рад…
— Я тоже. — Я впервые осознаю, что Финн так же забрызган кровью, как и я. — А что насчет тебя? Ты ранен? — Я тянусь к нему, смотрю на его испачканную плоть, мои пальцы скользят вниз, к поясу штанов, которые он только успел натянуть, прежде чем ворвались Матвей и его люди. — Ты…
— Я в порядке. — Его рука лежит на моей челюсти, его взгляд ищет меня с пылким жаром, который я узнаю, потому что чувствую, как он нарастает и во мне. — Фелисити, я…
— Ты мне нужен, — шепчу я, протягивая руку, чтобы коснуться его лица, и не успеваю сказать и слова, как он опрокидывает меня обратно на кровать, прижимаясь своим ртом к моему.
Я не могу насытиться им. На этот раз в нем нет ничего сладкого или нежного. Это яростно, собственнически, первобытно, никого из нас не волнует, что мы в крови или что в сантиметрах от нас лежат тела. Мы, блядь, выжили, и все во мне жаждет отпраздновать это. Я чувствую, как жажду этого, слышу мольбы, вырывающиеся из моего рта, когда Финн стонет и прижимается лицом к моему горлу, его рука работает между нами, когда он вводит в меня свой член.