Просто улыбайся через это, подыгрывай и не обращать внимания на шепот.
Кто-то смеется громче и произносит мое имя, как будто я не стою прямо посреди всего этого, слушая, как ложь становится все больше.
Повернувшись на каблуках, я направляюсь к офису с высоко поднятой головой. Неважно, смотрю вниз или нет, взгляды моих одноклассников сверлят меня, так что я могу и не опускать голову. Это всего лишь шкафчик.
Вежливо спрашиваю, может ли уборщик подойти к моему шкафчику и один из них возвращается за мной, а вокруг образовалась толпа, которая щелкает селфи и смеется.
— Отойдите, — говорит вахтер.
Люди, которых я никогда раньше не видела и с которыми никогда не разговаривала, уходят, ухмыляясь, как будто я выставлена на всеобщее обозрение в зоопарке.
— Опять? — спрашивает вахтер таким тоном, что я сжимаю руки в кулаки.
Это такая сторона осуждения. Мне просто повезло, что мне достался тот же уборщик, который на прошлой неделе потратил два дня на то, чтобы оттереть
Желание расстроиться и бороться с этими слухами сидит у меня в груди и ждет своего часа. Я дышу через раз, чувствуя, как прутья клетки ударяются о мою спину. Если я устрою большую сцену, мама только обрушит на меня свой гнев за то, что подпортила имидж нашей семьи. А это гораздо важнее, чем постоять за себя, верно?
С ее повышением до генерального директора и папиным повышением до начальника полиции на нас стало больше смотреть, что означало умерить мои порывы. Слова на моем шкафчике звучат тревожно. В большинстве дней я почти не чувствую, что знаю себя из-за образа, который меня научили изображать.
Вместо того чтобы открыть рот, я пожимаю плечами и натягиваю сладкую улыбку, это лучшее, что мне сейчас удается. Его взгляд задерживается на мне на мгновение, прежде чем он отворачивается, чтобы осмотреть шкафчик и пробормотать в рацию о наведении порядка.
То, что они думают, что знают, ничего не значит, эти люди никогда не увидят правды. Это всего лишь средняя школа, это не навсегда. Я уже почти закончила. Конечно, слухи имеют свойство прилипать к Риджвью. Это большой город, но не настолько, люди любят поговорить.
Когда я еду на встречу с Теей после школы, меня охватывает импульс. Это случается нечасто, но когда я оказываюсь в этой части города, не могу побороть желание проехать по старой улице, где мы раньше жили. Может быть, сейчас это сильнее из-за того, что я столкнулась с Фоксом на парковке.
Если бы мама или папа узнали, что я приехала сюда, они бы меня убили. Когда мы с Холденом получили права, они запретили нам возвращаться сюда, как будто дом нашего детства был запятнан, и я никогда не понимала почему, это хороший район, где мы устраивали вечеринки с соседями.
— Просто посмотреть, это было давно, — бормочу про себя, сворачивая с дороги вместо того, чтобы ехать прямо.
Как всегда, как только мимо проплывают знакомые дома, меня охватывает волна тоски. После того как Фокс уехал из Риджвью, мы переехали в новый дом, потому что мама получила большое повышение в своей фармацевтической компании. Я до сих пор не понимаю, как кто-то из исследовательского отдела становится генеральным директором, но сколько бы я ни пыталась разобраться в этом, не могу понять, почему это произошло. Это должно было изменить нашу жизнь к лучшему — так нам говорили мама и папа, но этого не произошло. Последние хорошие времена, которые мы провели всей семьей, остались позади, на этой улице.
Моя жизнь была хорошей, но часть меня была вырвана, когда Фокс уехал. Все изменилось, и с тех пор, как он вернулся, эта часть не встала на место, как будто проклятая вещь деформировалась, перестала помещаться на свое место.
Миновав оба наших старых дома, я притормаживаю машину и останавливаюсь в конце квартала у поля, оно заросло свежими полевыми цветами, усеянное несколькими пчелами и бабочками, порхающими на ветерке над цветами. Если я закрою глаза и сосредоточусь, то смогу услышать эхо смеха. Когда я глотаю, у меня в горле першит. Так много воспоминаний…