Беспредел

— Раз вы такие умные, поступайте, как знаете. Буду звонить, — Гуров шагнул к дверям, приостановился. — Скорее всего звонить не стану, но до конца рабочего дня вернусь обязательно, — и вышел.

В вестибюле, бросив быстрый взгляд на служебное удостоверение Гурова, вахтер подождал, пока тот оказался вне здания и снял трубку телефона:

— Только что прошел...

* * *

Когда Гуров вышел из подземного перехода, дверь припаркованного неподалеку “Мерседеса” приоткрылась. Гуров сел, пожал Шалве руку, сказал:

— Поехали к тебе, я голодный.

В доме у Гочишвили было, как всегда, тихо, гостеприимно. Стол накрыли быстро, традиционная зелень, сациви, лобио, легкое белое вино. Старик Яндиев низко поклонился Гурову, вновь опустился в кресло, закрыл глаза. Шалва ухаживал за гостем, вопросов не задавал. Гуров ел, пил кофе, курил, не зная, как начать разговор.

— У тебя неприятности, — прогудел Шалва. — Тебе нужен совет, ты не знаешь, как спросить. Начинай с середины, можно с конца, мы старые люди, поймем.

— Я не знаю, как дают взятки, на каком уровне, — сказал Гуров задумчиво. — Дело касается Баку и Москвы. Кто и что должен сделать, чтобы крупный министр отказался решать свои вопросы, устранился. Почему правительство не беспокоится о своем после?

— Хотят другого посла, — ответил старик. — Президент назначил и забыл, а министр данного человека не хочет. Он хочет своего зятя, брата, много чего, может быть, он хочет. Шайтан.

— А как министр другого государства может надавить на советника Президента России?

— Зачем давить? — удивился Яндиев. — Можно попросить. У любого советника имеются свои проблемы. Можно помочь в решении такой проблемы и обратиться с просьбой. Люди наверху — это замкнутый круг, они связаны друг с другом взаимными обязательствами. Если человек их не выполняет, то выпадает из круга.

— Тебя все еще мучает вопрос Рафика Абасова? — спросил Шалва.

— Я не знаю Рафика, мне плевать на круг, пусть он рассыплется к едрене фене, но я чувствую, люди дошли до черты, еще чуть — начнут убивать друг друга. А за жизнь человека я отвечаю, а мне мешают, вяжут, парализуют. Когда будут трупы, то все исчезнут, я останусь. И это будут мои собственные трупы. А там дети. Мне пятый десяток, у меня совесть.

— Иметь совесть — удовольствие дорогое, — сказал Шалва.

Старик сказал что-то на своем языке, Шалва ответил, подвинул телефон, начал набирать номер:

— Старейшина просит меня соединить его с Грозным. У старика есть внучка, которая живет в Баку, ее муж большой человек.

— Какой-нибудь секретарь четвертого помощника, — пробормотал Гуров, но Яндиев услышал” тонко улыбнулся.

— Когда в большой машине не крутится маленькое колесико, машина стоит.

Шалва соединился, передал трубку старику. Яндиев говорил долго, даже стукнул сухоньким кулачком по столу, вернул трубку Шалве, сказал:

— Скажи этому ишаку свой номер телефона, передай, что я жду.

Шалва объяснялся с трудом, чувствовалось, он говорит на чужом языке. Наконец он отсоединился, выругался, пояснил:

— Верно, что ишак, простых вещей не понимает. Надо ждать, будут звонить из Баку.

Шалва с Яндиевым начали играть в нарды, Гуров пошел в другую комнату, включил телевизор, убрал звук и думал о том, что муж внучки — “большая” сила. А он, полковник и опер-важняк, дурак и наивный человек. Если министр устранился, значит, получил указание одного из вице-премьеров, и изменить ситуацию можно, лишь дав обратный ход.

Гуров не заметил, как задремал, очнулся от резкого телефонного звонка. В соседней комнате разговаривали на непонятном языке, видимо, не на одном, а на двух, даже трех, порой Яндиев кричал. Наконец телефон звякнул, наступила тишина. Гуров вошел, налил себе коньяку и молча сел за стол.

Глава восьмая

Итак, разговор с Баку состоялся. Гуров не верил в успех. Слишком фантастично было предполагать, что два пожилых кавказца, используя свои родственные связи в Баку, могут повлиять на события в далеком Азербайджане, изменив ситуацию в Москве на уровне Администрации Президента.

Гуров пригубил коньяк и закурил. Нетактично задавать вопросы людям, попытавшимся поднять неподъемное.

Яндиев перебирал четки, Шалва хрустел зеленью и пил легкое белое вино. Сыщик видел, что Князь, рассерженный разговором, сейчас постепенно успокаивается. Он дважды взглянул на Гурова с усмешкой, довольно огладил пышные усы.

— Отец, разреши мне объяснить нашему русскому гостю ситуацию? — Шалва поклонился Яндиеву.

— Когда Лев Иванович спасал моего внука, то был хозяином и уважаемым полковником. Сегодня он пришел за советом и стал лишь русским гостем, вроде даже просителем? — старик осуждающе покачал головой. — Князь, ты обижаешь меня и весь наш род.

— Прости, отец, я слишком долго живу вдали от родины, — Шалва склонил тяжелую голову.

Гурова всегда раздражали многословие и велеречивость кавказцев, видимо, в данный момент он тоже должен что-то сказать, но он молчал. Пусть распинаются друг перед другом, надоест, скажут о деле. Шалва, видимо, понял его настроение, заговорил деловито: