Беспредел (Современные криминальные истории)

Неподалеку от Губанов жила многодетная семья Муртазы Долгатова — в этой семье было девять детей, младшей из которых, Язбике, исполнилось всего два годика. Поскольку Витька неравнодушно посматривал и в сторону долгатовских девчонок, Муртаза предупредил его:

— Парень, не шали и глаза на моих девок не выворачивай. Понял? Не то худо будет!

Но что такое предупреждение для человека, который выглядит взрослым мужиком, а мозгов у него столько же, сколько у селедки. В следственных бумагах, подписанных юристом первого класса А.В. Девятко, сотрудником Починковской прокуратуры, есть такая фраза: «Губан В. Н. хотя и достиг хронологического возраста 14 лет, но развитие его соответствует возрасту ребенка 7,5 года». В основу этого утверждения легло заключение врачей Смоленской областной психиатрической больницы: «В. Н. Губан с 1995 года состоит на учете у районного психиатра с диагнозом „Умственная отсталость в степени дебильности семейного генеза“».

Но вернемся к предупреждению Муртазы Долгатова. Впрочем, их было не одно — несколько.

Витька один раз пропустил предупреждение мимо ушей, потом пропустил второй и третий — ему было наплевать, он не вникал в смысл слов, не научили. А тридцатого мая, вечером, он встретил Язбику на улице. Она направлялась в общественный туалет.

— Ты что, писать хочешь? — спросил Витька.

— Хочу.

— Я с тобой.

Витька завел ее в одну из дырявых кабин туалета и изнасиловал.

В форме даже не знаю какой изнасиловал: извращенной, неизвращенной, полуизвращенной — вряд ли этому найдется точное определение. Витька Губан изнасиловал ее пальцами, порвав у ребенка все, что можно было порвать.

Причем мерзкий процесс этот происходил довольно продолжительное время, не менее десяти минут, и вот ведь как бывает: никто, ни один человек в это время в туалет даже не заглянул.

Выскочила Язбика из туалета плачущая, одежда смята, трусишки в крови.

Отец встретился по дороге, шел домой, кинулся к ней, подхватил на руки:

— Дочка, что с тобой? Что случилось? Что? Что?

Язбика, продолжая давиться плачем, рассказала, как могла, что с ней произошло. Она не знала, что это такое, не знала, как называется, не знала, какие слова подобрать…

Отец едва не зарыдал: за что же ему такое наказание? Потом рассвирепел — новое психологическое состояние, — впоследствии он очень жалел об этом, но в тот миг обида, боль, тревога, стыд, ненависть — все сплелось в один клубок. Он понимал, что, сколько не говори, Витька все равно ничего не поймет. Будет только глупо улыбаться и пускать пузыри.

И Муртаза решил наказать его.

Он выволок Витьку из дома, притащил к себе на лестничную клетку и устроил экзекуцию. Положил Витькину руку на столбик перил, фаланги двух пальцев — тех самых, которыми Витька насиловал Язбику, третьего и четвертого, — придавил лезвием ножа. Потом, зажмурившись, поскольку и самому было страшно, ударил по ножу обухом топора.

Два пальца отлетели, будто две колбаски. Витька заорал и, тряся окровавленной рукой, помчался домой.

Обрубки пальцев Муртаза, догнав Витьку, сунул ему в карман.

— Чужого мне не надо!

Через несколько часов Муртазу Долгатова и его зятя Алиясхана Давудбекова, который тоже присутствовал при экзекуции, арестовали.

Началось следствие.

Следствие — штука затяжная, одних только свидетелей надо опросить не менее трех десятков, провести следственные эксперименты, обследовать обвиняемых в психиатрической клинике, обследовать и самого потерпевшего.

И чем дальше шло следствие, тем больше следователь Девятко приходил к выводу, что он поступил бы, наверное, точно так же, как поступил Муртаза Долгатов, если бы какой-нибудь Витька Губан или Мишка Квакин изуродовал его ребенка. Может быть, не стал бы рубить пальцы дауну. Но то, что проучил бы его, — это точно.

Ведь никакой суд четырнадцатилетнего дауна судить не будет, даже если тот найдет в поле пулемет и перестреляет половину Починковского района. Витька Губан, как всякий, извините за выражение, дурак, неподсуден. Учить его, раз он стал социально опасным типом, надо своими силами. Чтобы преступление больше не повторилось, чтобы он действительно не нашел пулемет и не покосил из него людей. А пулеметов в смоленской земле запрятано много. Еще со времен войны. Но, с другой стороны, есть закон, и закон этот преступать не имеет права никто.

Все верно. Кроме одного. Существует еще и такая неудобная и непростая штука, как совесть. Впрочем, совесть совести рознь, одно дело — совесть разумного человека и совершенно другое — совесть человека неразумного…

Впрочем, какая разница, если от неразумного преступника общество страдает так же, как и от разумного?