Беспредельщик

Первые дни, полные растерянности и смятения, сменились буднями. Дядю Сергея арестовали, Толя сдал исполнителя взрыва, но пока его не нашли… Я ждала суда и чтобы не сойти с ума, начала приводить в порядок дом. Это помогало структурировать рухнувшую жизнь. Пустяк, но иногда передвинутая мебель и новая посуда меняют точку зрения: видишь все с нового угла. Я вызвала прислугу и попыталась возродить дом к жизни. Мне хотелось, чтобы Алекс увидел: пока его не было, ничего не пришло в упадок, чтобы гордился мной, понял — я достойная жена.

С Полиной мы съездили по магазинам, купили мелочи для дома и вещи для нее. Еще накануне ареста мы выбрали комнату, и я взялась обустраивать детскую, постоянно ловя себя на мысли, что для троих дом слишком велик.

— Тебе нравится?

Полина входит и оглядывается, прижимая к себе зайца. Она привязалась к игрушке, с тех пор, как Алекс подарил его, они не расстаются. Она еще привыкает к новому дому, и я очень стараюсь, чтобы ей нравилось. Здесь не хуже, чем в нашей старой квартире, пусть нет любимой няни и привычных вещей. Их мы привезем позже, когда Алекс выйдет. Но комнату я отделала в ее вкусе, мебель и все-все-все выбирала она, хотя обстановка еще непривычная и чужая. Мне кажется, Полинка немного разочарована.

Поймав настроение дочери, я добавляю:

— На новом месте всегда так. Дай ей, — я имею в виду детскую, — пару недель, думаю, вы еще подружитесь.

Полинка пожимает плечами, обходит комнату. Я замечаю внимательный взгляд, словно она что-то ищет. Наконец, Поля останавливается перед комодом, отодвигает новые игрушки и ставит туда зайца. Я выдыхаю от облегчения.

Скоро мы обживаемся, дом перестает пугать и казаться большим. Холл и лестница на второй этаж, гостиная, кухня — постепенно все обретает жилой вид. Только кабинет я не трогала. Сначала хотела убраться, но очутившись на пороге, окинула взглядом пространство и не решилась войти. Он хранил отпечатки чужой жизни: фото на полках, разложенные бумаги. На столе пыль, сюда даже прислуга не заходила, с тех пор, как хозяин погиб. Что делать с кабинетом — решать Алексу. Отец называл это мужской территорией.

Через несколько дней звонит Наташа.

— Ты не злишься? — у нее виноватый голос, когда она извиняется. — Я не специально тебя выманила. Меня заставили, Ника…

— Все нормально. Это ты прости, не нужно было тебя впутывать.

Немного мы говорим и я кладу трубку. У каждой из нас свои проблемы — у нее работа, у меня личная жизнь…

Следующим утром выпадает снежок.

Мы с Полинкой замираем перед высоким окном в столовой. Двор и деревья в серебре — наш особняк действительно приобретает сказочный вид. Дочка в восторге, а мне грустно. Я скучаю без него. До суда далеко, а я так мечтала, что Новый год мы встретим вместе. Я и с ним плакала в подушку ночами, и без него плачу…

— Давай снеговика слепим, пока снег рыхлый, — оптимистично предлагаю я, чтобы отвлечься от печальных мыслей.

Она радостно включается, и до полудня мы возимся во дворе. Я постоянно ловлю себя на мысли, что Алекс должен быть с нами.

Словно кто-то услышал мои мольбы, его освобождают утром двадцать пятого декабря. Когда Беспредельщик входит домой, незнакомый после долгой разлуки, Полинка неосознанно прижимается ко мне.

— Привет, крохотуля… — Алекс наклоняется к ней, в голосе непривычная хрипотца, и вообще он так изменился. — О маме позаботилась, как мы договаривались?

Смеясь, он выпрямляется, и я обнимаю его, холодного и чужого. Алекс незнакомо пахнет, зарос щетиной и только когда обнимаю его, тело вспоминает знакомые ощущения.

— Беспредельщик… — шепчу я, прильнув.

Он целует холодными с мороза губами, и пьянящая эйфория возносит меня к небесам. Я с упоением глажу колючие щеки, жадные ладони на спине подсказывают, что Алексу тоже меня не хватало. Чтобы Полинка не чувствовала себя одиноко, мы берем ее на руки.

— Куколка, — ласково отвечает он и, как в старых романах, целует мне кисть с кольцом на пальце. — Наконец дома.

Я быстро накрываю на стол. Даже прислугу не окликаю, сама бегаю между гостиной и кухней, пока Беспредельщик весело болтает с Полинкой. Кормлю его поздним завтраком, с наслаждением смотрю, как ест, соскучившись по нормальной еде.

— Димка вышел, вместо него дядя Сергей сел, — хрипло говорит он. — Захаров признал вину.

У него такой голос, словно он болел. Но взгляд прежний — холодный, самоуверенный и влюбленный. Не только в меня, а вообще: в жизнь, скорость, во все самое прекрасное, что есть на земле.

— Просто признал? — я все еще жду подвоха, слишком хорошо знаю бывшего и не доверяю.

— А какой у него выбор? — Беспредельщик усмехается. — Захаров очень хотел жить, а я — вытащить брата. Мы нашли друг друга.

Я улыбаюсь.

— Это благородно. Тебе пришлось отказаться от планов…

— Ты про наследство, куколка? Надеюсь, Захаров все же не бессмертный. Сам помрет. У нас кофе есть?

— Конечно, — я иду на кухню за кофейником, на минутку задерживаюсь и плачу у окна, глядя на белый мир за стеклом и морозные узоры. Плачу от облегчения, счастья, от того, что этот мужчина стал мне родным.