Ну, надеюсь, праздник не отменят. Это уже совсем никуда. Можно, кстати, меня одеть и посадить в углу, дескать жив, просто устал и молчит. А потом уже тихонечко всем сказать, я бы на месте Ивана Сергеевича так бы и сделал. Как бы ему эту мысль передать. Нельзя вот так вот, с делами не разобравшись, уходить. Нельзя. Не по-товарищески. Вот Иван Сергеевич бы так никогда не поступил. Поэтому он и глава области. Надеюсь, он мне выговор посмертно не объявит. А то ведь может. Хотя будет прав. Другим урок. Пусть думают, когда на службу Отечеству заступают. Ну ладно, буду пока здесь все к приезду Ивана Сергеевича готовить. Вот придет его срок, прилетит он сюда, а я уже здесь – все в деталях продумал, программа по минутам. И скажет мне Иван Сергеевич:
«Молодец, Килькин, возьму тебя на повышение, как обещал».
Эх, Рыбкин. Кретин ты, конечно.
Нет, я не жалею, я даже не задумался. Как увидел глаза этого Рыбкина, так и прыгнул.
Он пацан совсем еще. Хилый, бестолковый. Правда, честный. Была у нас заварушка, он сам даже огреб, но никого не сдал. А вот руки из жопы, ничего в них удержать не может. Он еще такой, знаешь, весь в веснушках, мать говорит, это в деда.
К нам мать приезжала, она как чувствовала, говорит: «Сергей Иванович, я вам Кирюшу как отцу доверяю, он у меня один. Была у него сестра, да…» и заплакала. Я уж спрашивать не стал. Чего сердце бередить, у самого две девчонки. Я, когда они палец режут, с ума схожу, а тут…
Хорошая мамка у Рыбкина. Заботливая, но в меру. Не сидит на нем как курица на яйце, хотя на Рыбкине надо бы. Я вообще не знаю, как он жить собрался. Мать вот беречь его просит, может, думает, он на старости заботиться о ней будет?
Рыбкин будет! Это точно, только я бы многое отдал, чтобы к нему в руки в старости не попасть. Старость сразу закончится. Знаешь, вот есть такие люди: добрые, хорошие, но такие непутевые, что одно зло от них. Ну, хорошо, не зло, зло – это намеренно, просто один вред. Вот вроде бы помочь всем хотел, а все испортил. И непонятно, прощать таким или как? Ведь если с добрым сердцем, то вроде бы все прощать нужно. Я не знаю. Рыбкин кстати, думаю, если каким-то чудом армию пройдет, должен о моих дочках хотя бы как-то позаботиться. Ну они всем отделением должны, конечно, но Рыбкин больше всех стараться должен. А от его заботы, боюсь, одной беды жди. Ну, надеюсь, Маринка быстро замуж снова выйдет. Баба видная, еще и с работой, потом меня, наверное, как-то наградят, хотя от их наград толку никакого, посмертно особенно. У вас тут мои награды зачтутся? Не в курсе? Вот и я о том. У вас тут свои награды, я думаю. А эти лучше бы квартиру дали.
А то живем в однушке вчетвером. Ну, точнее жили… Нет все равно лучше, чем в общаге. Если по-честному, то в армии сейчас все как надо. Я еще помню, как в двухтысячные было. Сколько людей по глупости положили. Скажешь, я тоже по глупости? Может, и так. Но уж точно не от безденежья или предательства какого. Просто таких, как Рыбкин, нельзя в армию брать. Опасно для всей страны. Он и не хотел. Говорит: «Возьмите санитаром». А куда его, лба здоровенного, в санитары? Руки как ласты. Вот он, дурень, гранату в ластах и не удержал. И что мне делать было? Стоят двенадцать оболтусов и Рыба над гранатой. Глаза стеклянные. Ну как можно было ее выронить?! Я войну прошел – выжил, а тут…
Мне, чтобы прыгнуть, Рыбкина аж оттолкнуть пришлось. А когда падал на гранату, время как остановилось. Но жизнь не пролетела. Вспомнил Серегу почему-то. У нас его «засранец» в роте прозвали. Пошел ночью в сортир, а вот представляешь, именно туда снаряд прилетел. И все помнили, как Серега уходя говорил: «На хрена я этой фасоли наелся? Обосраться теперь боюсь». А он смелый был, два часа один раз отстреливался. Не ушел. Так вот я на гранате лежу, сначала Серегу вспомнил, а потом то, что фасоль на завтрак ел. Сейчас как разорвет, весь Рыбкин в фасоли будет. Но маме я слово сдержал. Рыбкин-Рыбкин. Ладно, куда тут самоубийцам?
Ну вот. Я, конечно, надеялся просто уснуть. Вот не поверишь, всю жизнь мечтал отоспаться. Взрослые друзья обнадеживали, что отосплюсь в старости. Ничего подобного. Понимаешь, что времени мало осталось, и столько всего не успел, а главное – не успеешь. Вот хотя бы этот чемпионат мира. Три матча в день, половина ночью из-за разницы во времени. Тяжело, а смотреть надо. Следующий чемпионат через четыре года, а врачи сказали, максимум года два мне. Не угадали. Я в несколько месяцев уложился. Перевыполнил план. И я знал, что так и будет, понимал, это мой последний финал чемпионата мира по футболу.