БеспринцЫпные чтения. ТАКСИчная книга

Он все не отпускает ее руки, как будто хочет что-то сказать, но не решается, в глубине карих глаз появляется непонятный блеск. Вдруг Георгий Сергеевич притягивает Тоню к себе, неловко целует куда-то в уголок губ. Ее обдает жаром, все уходит: и промозглая зима, и гул машин – остается только глухой стук сердца в неестественной тишине.

Машина осторожно трогается, Тоня ускоряет шаг, бежит и неожиданно детским голоском кричит вслед:

– Все, что в открытке написано, – правда! Я любила вас, понимаете? Какой же вы глупый! Глупый учитель! – она поскальзывается и падает навзничь.

Такси вспыхивает красным маячком, быстро теряется в потоке машин, Георгий Сергеевич смотрит в окно и бормочет:

– Не мог же я со старшеклассницей. После аспирантуры приезжал, искал, а она замуж выскочила. Какая же глупая! Глупая девчонка!

И тут мохнатыми хлопьями валит снег, словно небо выворачивается наизнанку, падает и падает, прибивая смог, выбеливая черные узловатые ветки карагачей и фонарные столбы, обволакивая пуховым покровом лежащую на обледеневшей земле женщину. Ей тепло, она ловит снежинки ртом, прямо как в детстве, стеснительно улыбается, снова и снова вспоминая их первый поцелуй.

Иван Бескровный

Безликий образок

– Вы шепчете, – сказал мне таксист. – А молиться лучше про себя. Слова ваши дьявол слушает. А вот мысли…

И он указал на иконки. На настоящий иконостас в приборной панели; и над всем этим золотом и нами висели и раскачивались кресты, четки и что-то такое, чего я не понимал. Он и поехал сразу так, будто и не таксист вовсе: тихо, как-то совсем бесшумно и чуть склонив голову. Как на службе. Как на похороны.

Тогда-то я и стал молиться.

Хотя, нет, пока он не начал говорить, была еще одна деталь – в одном ряду с иконками, – безликий образок.

– Что это? – спросил я, когда больше не смог сочинить ни слова молитвы.

Таксист скосился на иконку без героя и продолжил вести машину.

– Вышел я, – начал он после очередного поворота, – лет семь назад. В тюрьме от Бога совсем отошел. И образок этот не знаю откуда появился. Только я его каждый день брал вот так, пальцами. – Таксист потер друг о друга большой и указательный пальцы, как будто речь шла о деньгах. – Возьму и натираю. К концу срока только в краях рельеф и остался. А кто там был на этом образке – кто ж его знает. Может, и не было никого.

Машина остановилась на светофоре.

– Но он теперь в одном ряду с… – спрашиваю; таксист кивает.

– Когда я вышел, – говорит и медленно перебирает четки, – не было у меня ни хера. Кое-как машину раздобыл. Бомбить начал. Крутился по городу, пока кто-нибудь не остановит. И один раз двух девиц подобрал. Далеко им надо было, в пригород. Сзади уселись.

Таксист закладывает поворот, и кресты с потолка тянутся к его макушке.

– Ночью их подобрал, – продолжает он. – Везу. Поглядываю на них. А лето было, на них одежды-то ни хера… Выехали из города. Тогда я еще с придурью был, вышел только… Были у меня, конечно, планы на тех девок. Каюсь. Не знаю, что бы сейчас с душой моей делалось, не случись тогда этого Шумахера! Думать страшно.

Еще поворот. И четки с потолка тыкаются мне в висок. А таксист продолжает.

– Догнал я его где-то за городом, пристроился ему прямо в зад; в сантиметре! Несся он будь здоров! И я не отставал. Долго мы таким тандемом ехали. Но куда там, решил я девок впечатлить. На обгон полез прямо в горку. Темень, ни одного фонаря. Выглядываю из-за Шумахера – темень. А так бы там что-нибудь мелькало, понимаешь? Если встречка. Ну я и рассудил, что встречки нет! Ан нет, с-с-сука!

Таксист вскинул руки, отпустил руль и бросился креститься. Я и сам дернулся: правой рукой вцепился в дверь, другой попытался схватить руль и покрестить себя одновременно. Только машина шла ровно. Слишком спокойно, чтобы так дергаться.

– Прости, Господи, – таксист вернулся к рассказу. – Вылетаю я на встречку, а тот на меня! С горки! Я руль вправо, он руль влево, Шумахер сзади сигналит… Думаю, если не лобовое, так в зад точно въедет.

– Разъехались? – спрашиваю.

– Сантиметры какие-то. Миллиметры, может, даже. Меня с девчонками на обочину выкинуло. Шумахер мимо пролетел. Вроде целы все. Назад смотрю, тот, со встречки, тоже удрал. Одни габаритки едва-едва виднеются. Девчонки белые сидят, у самого лицо каменное. От шока начинаю зачем-то пересказывать им все произошедшее, одно и то же повторяю. Потом успокоился немного; едем дальше. Девчонки тоже понемногу начинают в себя приходить, чирикают там что-то позади… А потом мы замолчали. И больше ни слова до конца поездки не произнесли.

Таксист перекрестился. И еще раз. Третий.

– Корова, – сказал он, возвращая руку с застывшей Троицей на руль, – отбилась днем, видать. Шумахер разнес ее надвое. Дорога в кровище вся. Краем глаза только голову на обочине и разглядел. Видать, напополам, и все за дорогу поотлетало. Машина его посреди дороги стоит: перед смят, лобового почти нет, в крови вся, и он там.

Таксист снова перекрестился.