Беспризорник Кешка и его друзья

Конно-егеря не поняли полковника, и после его слов «мы едем в сопки» несколько робких, но радостных голосов раздалось в задних шеренгах:

— К своим, значит? К своим!

— По коням! — поторопился скомандовать Враштель, чтобы не отвечать на вопросы.

Залязгали окованные медью ножны, заскрипели седла. Егеря вскочили на коней и, не успев подобрать как следует поводья и поставить ноги в стремена, услышали:

— По-эскадронно-о, по-батарейно! Правое плечо вперед, рысью а-арш!

Обманутые егеря мчались по Ново-Никольскому тракту. Ночной ветер перемел дороги, появились заносы. Продвигаться вперед становилось все труднее.

Около глинобитной корейской фанзы близ села Ново-Никольского Враштель остановил заиндевевшего коня, привстал на стременах и посмотрел на растянувшийся полк.

— Можно теперь и передохнуть. Жаль коней: дороги перемело, снегу — по колено, — посетовал полковник и дал знак рукой первому эскадрону остановиться. — Нужно же за одну ночь столько намести снегу!

Здесь полковника догнал поручик Прешиперский. Он бежал из города как был, в гражданской одежде, ничего не взяв с собой, успев только разыскать коня.

— Да, господин полковник, и холодно и некстати снегу многовато, — сочувственно поддержал поручик. Он понизил голос, чтобы не слышали егеря, и продолжал: — А как же около самой границы, за Ново-Никольском? Там еще больше снегу. Как мы вообще будем переходить границу? История так история!

Враштель не торопился с ответом. Он как будто прислушивался к чему-то. Выстрелы из Никольск-Уссурийска сюда не доносились, и это несколько подбодрило и успокоило полковника. Однако вид у него был невеселый, лицо осунулось. Он закурил папиросу, поправил концы башлыка, слез с коня и стал разминать ноги. Затем, хотя в другое время он не снизошел бы до этого, взял за локоть поручика, отошел с ним в сторону и негромко заговорил:

— Да-а. Мы с вами попали не в историю, а в обоз истории. Доро́га — доро́гой, а вы, контрразведчики, с вашим начальником Осечкиным проморгали. Штабс-капитан не смог сообщить даже примерное время выступления красных. Ведь егеря-то ненадежны, стоят за большевиков. Мы могли бы вывести полк заранее. И находились бы с семьями в Маньчжурии. А теперь? — Он очистил усы от сосулек и посмотрел на контрразведчика презрительным и укоризненным взглядом. — Что теперь? Егерям веры нет. Только свистни, и все очутятся у «своих». Того и гляди, как бы своему командиру и офицерам в лоб или в затылок пулю не пустили. Жаль, что семьи остались в Никольск-Уссурийске. А мы за границу бежим да еще налегке. Без капитала, с пустыми карманами, — сокрушенно мотал головой полковник, рассеянным взглядом посматривая в сторону маньчжурской границы. — У меня имущества на сотни тысяч лопнуло в России. Сбережения тоже ахнули, и я остался у разбитого корыта. — Он помолчал и опять заговорил: — Я Осечкину как-то говорил, что контрразведка слабо нам помогает, упускает главное. Мы плохо были информированы о подпольной работе большевиков среди солдат: пришлось удирать с позором. Но позор-то позором — к позору нас революция уже приучила, — а чем все это кончится?

Прешиперский молчал, не прерывая старшего начальника. Он чувствовал себя неловко. Ведь он в какой-то мере нес ответственность за работу тайной полиции. Однако он хотел польстить Враштелю.

— Вы правы, господин полковник. — Удавка заглянул Враштелю в глаза. — Если бы егеря были все, как те двое, — он показал на Хватова и бойскаута, сидевших на конях в добровольческом эскадроне. — Бородач в Никольск-Усурийске оставил много добра, все бросил и едет с нами за границу. Такие будут отстаивать матушку-Русь до последнего вздоха, ваше высокоблагородие. Хорошо, что пулеметы вы сконцентрировали в добровольческом эскадроне. В случае чего можно будет эту братию проутюжить и прибрать к рукам.

В близком кругу Враштель говорил, что контрразведчики — это не армейцы и вообще не военные: в стратегии и тактике не разбираются, воевать не умеют, а пытаются судить о военных операциях. Сейчас он тоже резко обошелся с контрразведчиком.

— Оставьте глупости, господин поручик! — перебил он Прешиперского. — Какой вы легковерный. Мы их давно не держим в руках. Пулеметы помогут нам только на время спасти наши шкуры, вот и все! — Полковник повернулся лицом к егерям. — Посмотрите на эти физиономии, и вы увидите ненависть, злобу, и все это по нашему адресу. Они не знают, что мы направляемся за границу, а посмотрите, что будет, когда этого маневра нельзя будет скрыть. Когда заедем за Ново-Никольское.

Задетый за живое Прешиперский защищался, хотя и чувствовал, что командир полка прав.

— Тогда зачем вы ведете егерей в Маньчжурию, если у вас нет уверенности в преданности полка? — развел руками Удавка.