Беспризорник Кешка и его друзья

В добровольческом эскадроне засуетились еще больше, защелкали пулеметные замки. Однако офицеры упустили момент. У восставших егерей были расчехлены пулеметы и стволы орудий первой батареи давно повернуты в сторону добровольческого эскадрона. Место матроса занял член революционного комитета полка, который сидел с Налетовым на гауптвахте. Когда часть егерей, окружавших его, стала разбегаться, он выхватил наган и закричал:

— Стой, товарищи! В ружье! Сабли наголо!

Он выстрелил в поручика Прешиперского, кинувшегося бежать к восставшему эскадрону. Тот, как подкошенный, упал на снег, а член революционного комитета скомандовал:

— По контре!

Восставшие конно-егеря сгрудились у первой батареи, стали заряжать карабины: обе стороны приготовились к смертельной схватке. Командир полка, видя, что дело приняло невыгодный для офицеров оборот, взмолился, сделав предупредительный жест:

— Ребята! Прекратите кровопролитие! Видите, пулеметы уже приготовлены, на вас обрушится шквал огня. — Стволы «максимок» действительно были наведены, и расчет ждал команды. — Я предлагаю миром договориться. Без кровопролития. Мне с вами не по пути, ребята! Наши дороги разные. Я не буду препятствовать вашему возвращению в Никольск-Уссурийск. Езжайте куда хотите, только не препятствуйте нашему пути! У меня к вам будет одна просьба. В Никольск-Уссурийске, в крепостном районе, в моем флигеле, осталась моя семья. Она в этой канители ни при чем, ребята. Сделайте, что в ваших силах. Все сделайте, чтобы семья осталась невредима. Сделаете, ребята?

У мятежной батареи конно-егеря стояли суровые и молчаливые, держа в руках оружие: кто наган, кто карабин, кто обнаженную саблю; расчеты застыли у расчехленных орудий.

Налетов, превозмогая боль в раненой руке, приподнялся и, видя, что под пулеметным огнем может погибнуть много людей, обратился к егерям:

— Братишки-егеря, ладно, пусть едут куда хотят. Наша земля в них не нуждается! Мы никуда не пойдем с нашей русской земли и вернемся к своим, в Никольск. Там, братишки-егеря, уже рабочая власть. Ура!

— Ура-а-аа! — разнеслось в морозном воздухе, и темно-серые папахи полетели вверх.

Егеря сорвали погоны и кокарды, посадили на лошадь раненого партизана и выстроились к походу.

— Братишки-егеря, слушай мою команду: шагом а-арш! — Налетов махнул здоровой рукой в сторону города. — Так держать!

Два отряда разъехались: под звуки старинного русского марша «Тоска по родине», который играл полковой оркестр, удрученные офицеры и добровольческий эскадрон повернули к китайской границе, а восставшие с песнями двинулись к Никольск-Уссурийску, чтобы присоединиться к восставшему гарнизону.

В боевом строю

1

Еще до взятия партизанами здания контрразведки политические заключенные почувствовали приближение часа освобождения или гибели. Прислушиваясь к орудийным залпам и пулеметной стрельбе, они тревожно перестукивались через стены друг с другом.

Вернувшись в камеру после допроса, измученный и обессиленный Кешка повалился на жесткие нары, свернулся калачиком и заснул. А когда проснулся, то вместо размеренных шагов часовых услышал топот и стук в коридоре. Он попытался заглянуть в глазок, но в это время по запору его камеры начали колотить прикладами.

Мальчик отшатнулся, не понимая, в чем дело, забился в угол и с тревогой стал смотреть на содрогавшуюся от ударов дверь, на глазок, в котором сверкнул луч света. Послышался скрип засова, дверь распахнулась, и в просвете показался парень в папахе, перевязанной красной лентой. Но Кешка глядел на его шаровары с желтыми лампасами.

«Казаки! Калмыковец!» — со страхом подумал он.

— Выходи, кто тут есть?! — громко бросил в глубину камеры вошедший и шагнул через порог. — Свово не признаешь, паря? Партизаны пришли. Выходи! — казак-партизан взял беспризорника за руку, приподнял с нар, глянул на его изодранную рубашку и удивленно пожал широкими плечами: — Ты что, паря, уголовный или политический?

«Партизаны!» — обрадовался Кешка.

Он посмотрел на казака, на его добродушную улыбку и, млея от радости, вначале не мог сказать ни слова. Потом обрадованно закричал:

— Наши!

Партизан крепкими руками обхватил его, поднял и понес по коридору. Мальчик сопротивлялся: он считал себя уже большим и не хотел, чтобы его несли, как ребенка.

— Кешка, ты?! Да как ты здесь-то оказался?

— Они тебя напужали, небось? Ты, паря, фартовый, жив остался, а вот иных постреляли.

Партизан поставил Кешку на ноги и обратился к подходившему вместе с Сидорычем командиру отряда:

— Товарищ командир, а товарищ командир! Смотри, какого мальчугана замуровали. Я хотел его допытать, за каку таку политику его законопатили, да он и сам, наверно, не знает.

— Кеша, ты?! Да как ты здесь-то оказался? — воскликнул Сидорыч. — Ну, молодец, что выдержал. — Он повернулся к командиру отряда: — Надо сейчас же отправить его в лазарет.

— А ты на станции говорил, что ты не партизан, — удивленно глядя на машиниста, сказал Кешка.

— Тогда нельзя было говорить. А теперь, как видишь, — и Сидорыч прижал к себе Кешку.