Беспризорники России

– Поехали, – сказала мать, спуская коляску на лёд речушки.

Ребята охотно прыгнули на барахло, мать подтолкнула санки и они покатились даже с небольшого уклона. Малыш лежал на брюхе, следил, как полозья разрезают тонкую ледяную плёнку, под которой был прочный лёд. Вовка время от времени соскакивал с саней, разгонялся и прыгал на ходу. А санки, словно самокаты, скользили сотни метров не останавливаясь, постукивая полозьями на трещинах: «Хорошо-то как, давно надо было свернуть, а то тащились…»

Он и не заметил, как задремал, а когда очнулся, почувствовал тяжесть мокрых бурок, ноги окоченели, потеряли чувствительность. Пришлось снимать галоши, стаскивать намокшие бурки, растирать покрасневшие ноги. Малыш от боли тихо заплакал.

Мать далеко отстала, была где-то за поворотом; а брату чего жаловаться? Он, возможно, услышал или подметил, что Валерка захныкал.

– Здесь устроим привал, – кивнул Вовка в сторону дуплистых ракит. – Давай я помогу тебе отжать бурки. Они как кисель. Будь пока в галошах. Ломай сухие сучья, камыши, собирай бурьян, – распоряжался он, вешая отжатые бурки на сучья ракиты.

Он натолкал в галоши мятых метёлок камыша, а ноги всё равно стыли. Пришлось терпеть. За короткий срок они собрали хворост, бурьяну, подтащили комель сломанного дерева.

Вовка посадил брата на санки, растёр ноги и укутал какой-то дерюжкой. Он умел растапливать плиту, так же ловко разжёг костёр. Ветерок относил дым вдоль речушки, но, когда он менял направление, чувствовался приятный и чуть горьковатый запах ракиты.

Мать очень обрадовалась костру. Они с Вовкой натолкали снега в кастрюлю и принялись ощипывать куропатку. Кастрюля шипела на огне, через какое-то время мать добавляла чистые льдинки.

– Ах, какой у нас будет супчик, – приговаривала.

Нинку она вытащила из коляски, и девчушка, укутанная поверх пальтишка старой шалью, не отходила от матери ни на шаг. Она вцепилась в полу пальто и таскалась за матерью от костра к коляске и от коляски к костру. В коляске, на самом дне, под клеёнкой, в мешочках мать спрятала крупу, муку и немного макарон, это было всё из запасов бабы Груши, которая едой ни с кем не делилась.

А когда кто-нибудь говорил о войне, о голоде, она произносила:

– О, я знаю цю ораву. Цих шибенникив… Надо щоб йисты чего було. А йих вытурят – гэть, ох, як вытурят…

По солнцу можно было определить, что время за полдень, и мать торопилась: подбрасывая в костёр хворост, следила, чтобы не сгорели бурки, которые сушились над огнём. Вовку она тоже разула, также в галоши настлала сухих тряпок. Валерка смотрел, как от бурок идёт пар, и думал; а как двигаться по мокрому льду, чтобы не замочить ноги: «Если бы запрячь собак, ехать себе и ехать».

Поели они быстро. Металлические миски мать ставила на снег, суп остывал мигом. Суп получился вкусным, на свежем воздухе, приготовленный на костре – мечта.

Бурки почти высохли. А какое наслаждение братья получили: когда обулись, внутри просохшей обуви дремало мягкое тепло костерка.

Мать предупредила, чтобы они не уходили далеко вперёд, а ехали на санях по очереди. Сани по гладкому льду катились без усилий, толкали их палкой-рогатиной, а Вовка, сидевший на скарбе, где надо, подтормаживал, выравнивал сани.

После «привала» и сытного обеда ребятам хотелось катиться вниз по речушке на обгонки, свободно, не притормаживая, гнать и гнать. Но мать напоминала, чтобы они не замочили ноги, ехали тише.

Солнце увеличивалось, краснело, как будто набиралось тяжести и вроде от этой тяжести опускалось на высокий холм донецкого кряжа. И как-то незаметно начинал подступать ломкий весенний морозец. От того, что они не гнали, мать придерживала, да и усталость росла, тонкая плёнка воды не забрызгивала бурки, мелкие брызги оставались на галошах. Опыт помогал. Мать поглядывала на солнце. Одна она знала, сколько ещё топать, тащить коляску с дочерью.

Речка не особо петляла, она была зажата с обеих сторон возвышающимися кряжами. С северной стороны белым, с редкими проталинами, или продувами, а с южной – наоборот – редкими, белыми пятнами по бурому склону. Тихо и пустынно было в степи – ни единой живой души. А малыш посматривал на порхавших щеглов, нет-нет да и проверял карман – цела ли рогатка, на месте ли пуля: «Вот бы повстречалась какая ещё крупная птица».

В одном месте, после крутого поворота, путь преградила насыпная плотина. Пришлось перетаскивать коляску и санки через неожиданную преграду. Это оказалось нелегко, так как сил у беженцев осталось немного.

Малышу не терпелось спросить мать: далеко ли ещё до тёти Дуни. Но тётя Дуня живёт в городе, а тут, в степи, признаков города не видно, даже – ни одной дороги. У плотины мать сказала:

– Это первый водопой…

Вовка спросил:

– А что, ещё будут плотины?

– Будут, – коротко ответила мать, – впереди ещё, кажется, два водопоя, насколько помнится.