Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

Шибко рвал киргизский ветер Мишку с Трофимом, все хотел сбросить в безлюдную степь. И когда глядели они на согнутых баб с мужиками, залепивших вагонные крыши, думалось им: плывут они по воздуху, над землей, над степью, и никто никогда не достанет их, никто не потревожит. Только один раз больно сжалось Мишкино сердце – мужик напротив крикнул:

– Умерла!

Головой около Мишкиных ног лежала косматая баба кверху лицом и мертвыми незакрытыми глазами смотрела в чужое далекое небо. Тонкий посиневший нос, неподвижно разинутый рот с желтыми оскаленными зубами охватившей тревогой перепутали Мишкины мысли, больно ударило затокавшее сердце.

Трофим поглядел равнодушно.

Так же равнодушно и мужики повесили бороды, думая о своем. Один из них сказал:

– Бросить надо, чтобы греха не вышло!

– Куда?

– С крыши.

Мишка напружинился.

[…] Тревожно оглядывая мертвую, шепнул Мишка украдкой Трофиму;

– Кто она?

– Голодная.

– Кинут ее?

– Нельзя днем кидать – увидят…

[…] На станции мужики торопливо попрыгали. Остались на крыше вагонной только Мишка с Трофимом да мертвая баба с желтыми оскаленными зубами. Полный месяц, высоко поднявшийся над станцией, мягким светом обнял мертвое тело, заглянул в разинутый рот. Мишке сделалось страшно, но Трофим спокойно сказал:

– Мы не будем прыгать. Прыгнешь если, на другую крышу не скоро сядешь. Останешься на этом месте, хуже будет. Ты боишься мертвых?

– А ты?

– Чего их бояться, они не подымутся…

[Поезд ненадолго останавливается, затем трогается снова]

– Холодно! – сказал Трофим. – Давай обоймемся.

Мишка расстегнул мокрый пиджак, и Трофим под рогожкой крепко обнял его вздрагивающими руками, прижимая живот с животом, грудь с грудью.

Так же крепко обнял и Мишка товарища, стягивая полы пиджака на Трофимовой спине; и холодной, мглистой ночью, дыша друг другу в лицо, спасая друг друга от смерти, ехали они на вагонной крыше маленьким двухголовым комочком, слитые в одну непреклонную волю, в одно стремление – сберечь себя во что бы то ни стало[58].

У Неверова был личный опыт, он сам проделал тот нелегкий путь, по которому тысячи отчаявшихся ехали на юг. Неверов был из Самарской губернии, наиболее пострадавшей от голода в Поволжье, и осенью 1921 года он решил поехать в Ташкент, Самарканд и другие узбекские города, чтобы раздобыть пропитание для жены и троих маленьких детей (один из них вскоре умрет). Вместе с ним в Среднюю Азию поехали брат Петр и друг, писатель Николай Степной, который позже опишет это путешествие, вспоминая эпизоды, отразившиеся в романе Неверова. Неверов взял с собой для обмена на зерно «самовар, мясорубку, экономическую печку, двое сломанных часов, полдюжины рюмок, восемь тарелок, бритву, помазок, мыльницу, «золотое яичко», отнятое у ребятишек, женины галоши и великолепный сафьяновый бумажник»[59]. С той же целью Мишка в романе взял с собой старую бабушкину юбку.