Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

Им, беспризорным, приходилось нелегко, особенно по ночам, когда патрульные отряды, состоявшие, как правило, из сотрудников ЧК, а с 1922 года — ГПУ, а также членов организаций по «борьбе с беспризорностью», рабочих и комсомольцев, пытались выманить их из укрытий. 25 марта 1926 года в газете «Правда» появилась статья, описывающая один из ночных рейдов и передачу задержанных детей в приемник-распределитель. Патрульный отряд возглавляла Ася Калинина, руководитель Совета по оказанию помощи голодающим детям, молодая большевичка в характерной кожанке, вооруженная револьвером.

В вечерней пронизывающей изморози угасающе мелькают пожелклые дуговые фонари. У подъезда вокзала насторожилась группа сотрудников МОНО, милиционеры, комсомольцы. Тихо переговариваются, стараясь быть неуслышанными ни носильщиками, ни шмыгающими всюду беспризорными.

Полторы тысячи комсомолок и работниц мобилизовано. Всю ночь работать по городу придется.

Из серо-промозглого тумана вырисовывается большое пятно идущей массы. Начальник ОДТООГПУ делает распоряжения.

— Стрелки охраны — цепью по путям. Группы работниц — по отдельным тупикам к запасным составам, — разъясняет районный инспектор-женщина МОНО.

— Товарищи, подход к беспризорным должен быть особо мягким, непринудительным. Мы берем милицию и железнодорожную охрану только как путеводителей, знающих обстановку и места скопления беспризорных. Всеми силами стараться уговорить ребят идти за нами в приемники.

 Точно в сражении двинулись. Идут... Оцепляют первый состав... Хлопают двери вагонов...

Вот маленький темный комочек вывалился из вагона, юркнул под колеса, покатился через пути. За ним ринулся комсомолец. 

— Стой... да погоди же ты... шкет... Эй, товарищ!

— Пусти! — заячье-детский вскрик. — Ступай к чертям! Опять облава!.. Сволочи!..

На помощь мчалась девушка в красной косынке. Выхватила и закрыла собой малыша, как наседка.

— Товарищ, нельзя так с детьми... вы забыли инструкцию...

Беспризорный исподлобья глядел на обоих и пытался захныкать.

— Да-а-а... Обормот! Инструкции не знаешь, — подхватил он упрек девушки.

— Я... что ж... Я только схватил его, — смущенно оправдывался комсомолец. — Потому бежит, как белка... Не рассчитал.

По составам мелькают огоньки. Это со свечками в руках девушки осматривают вагоны, полки, под лавками. 

В дежурке ГПУ «накапливается материал». Окруженные комсомолками и работницами вваливаются туда группы «изъятых» малышей. Чудовищные лохмотья, страшные, бледно-грязные лица, трясущиеся от холодной дрожи обрывки рукавов, подкладки. Вот привели черного от угольной пыли, со скомканным гневом лицом малыша, похожего на подземного гнома.

— Ваваа… га… вв-авв… — глухо мычал он. 

И вдруг прыжком бросился на милиционера. 

— Берегись! — раздался девичий крик, — у него нож! Всю дорогу мне грозился... Глухонемой...

— Как это он вас не ударил? — удивляются отнимающие у озверевшего глухонемого нож. — Они это разом...

— Не знаю, — сконфуженно говорит девушка комсомолка. — Я дорогой спокойно с ним говорила, — понял видно...

Вводят веселого, жизнерадостного мальчугана, с розовощеким, хоть и грязноватым лицом. Заячья шапка придает ему особо мягкий, пушистый вид.

— Пустите, — улыбаясь говорит он, — я сейчас вернусь сам. Вот только шамовку отнесу, что послали меня купить. 

В руках у него кусок ситного и колбаса.

— Вот ей-богу вернусь. Ну что я — не понимаю, что в приемнике лучше, чем здесь валяться? А если не отнесу вот это, что купил, — вором меня будут в «шпане» считать. Пустите. 

— Где ты его взяла? — спрашивает Калинина девушку.

Та, распахнув от волнения пальто, сообщает о только что выдержанной схватке. 

— С женщиной он был, корзину какую-то нес... Я его спрашиваю: «Это кто тебе будет, мать?» Он спутался... Она сперва говорит: «Тетка», а потом: «Вещи он нанялся мне отнести». Ну, вижу, что врет, я его и прихватила, а она скрылась.

— «Разыгрывала» она, — весело улыбаясь, признается этот беспризорник, чистенько и аккуратнее других одетый. — Никакая она мне не тетка.

На расспросы, что за вещи нес, отшучивается, артистически строя невиннейшее личико, и занимает разговор.

— Куда меня хотите послать? В ночлежку не пойду — там шпана дерется. В приемник — пойду.

— А ты был у нас в приемнике? — спрашивает Калинина.

— Ни разу, — не сморгнув, с невинным лицом отвечает беспризорник. — А что там, хорошо?

— Лучше, чем здесь-то.

— Работать буду?

— Да, научат работать.

— И учиться буду?!

— Да, там и школа для тебя будет.

— Вот хорошо-то! — восторженно восклицает беспризорник. — И работать, и учиться! Ведите в приемник! 

— А ты никогда так и не был в приемнике? — внимательно вглядывается в него Калинина.

— А где он? На какой улице? — парирует мальчуган.

— Ну, «клеишь» [врешь], — кончает игру в прятки Калинина, снимая с него шапку. 

— И шапка из приемника, и стрижка вот наша.

Невинная розовая мордашка становится сразу хитро-лукавой. Чтобы скрыть некоторое смущение, он запускает зубы в хлеб, погружая лицо в мякиш.