Бессердечная Аманда

Не так давно Норберт положил мне руку на плечо и сказал, что ему нужно поговорить со мной о моей жене. Аманда тогда еще не подала на развод, хотя эта тема уже несколько раз всплывала. Хотите знать, какое постыдное желание во мне родилось в ту минуту? Я подумал: хорошо, если Аманда вляпалась в какую-нибудь неприятную историю, – серьезные невзгоды могли бы нас опять сблизить. В то же время я испугался, что «история» окажется слишкомнеприятной, не зря же ей заинтересовалось начальство Норберта.

Он без долгих предисловий спросил, знаю ли я, что Аманда имеет контакты с одним западным издательством. Причем он спросил это не как на допросе, а, скорее, сочувственно. Заметив мой испуг, он озабоченно кивнул. Человек, через которого она поддерживает этот контакт, – некая Катарина Мангольд, уже известная своими целенаправленными и, к сожалению, не всегда безуспешными попытками переманить наших литераторов на сторону западной культуры. Неужели, спросил он, я никак не могу повлиять на жену и удержать ее от поступков, которые могут повлечь за собой неприятные последствия, вплоть до уголовного наказания, не говоря уже о моральной стороне этого сомнительного предприятия В нашей стране тоже хватает издательств, но ни в одно из них Аманда, насколько ему известно даже не пыталась обратиться. А не лучше ли было бы сделать это, вместо того чтобы бросаться в опасную авантюру и создавать серьезные проблемы себе, а может, и всем своим близким?

После этого мне пришлось объяснить Норберту две вещи: во-первых, что я встречался с госпожой Мангольд в своей собственной квартире, не подозревая, с кем имею дело; что я принял ее за обыкновенную знакомую Аманды, так же, как и она, увлекающуюся литературой. Во-вторых, что Норберт переоценивает степень моего влияния на Аманду. Что ее никогдане интересовало мое мнение и что любой мой совет она воспринимает как вмешательство в ее внутренние дела. Представь себе, сказал я: моя собственная жена пишет роман, а я узнаю об этом совершенно случайно! Разумеется, я готов попытаться объяснить ей всю чудовищность подобной затеи, но уверен: это только еще больше укрепит ее в сознании своей правоты.

Я предложил ему прийти к нам домой и самому поговорить с Амандой, так сказать, с открытым забралом. Может быть, емуудастся найти подходящие слова, способные отрезвить Аманду, что мало вероятно. Норберт ответил, что предложение заманчивое, но ему нужно сначала кое с кем посоветоваться. Это я понимал и без него. Через два дня он получил зеленый свет. Я, не спрашивая Аманду, договорился с ним на следующий вечер. Правда, моя смелость чуть все не испортила: когда я попросил ее приготовить что-нибудь вкусное, так как я пригласил в гости одного коллегу из редакции, которого она еще не знает, она ответила, что с нее хватит и тех, которых она уже знает, и что они с Себастьяном проведут этот вечер у Люси, – уж там-то она точно не умрет со скуки. Я понял, что мне не удастся удержать ее ничем, кроме правды, и сказал ей, что этот коллега придет специально ради нее. Я описал ей насколько это было возможно, в зашифрованном виде, какую роль Норберт играет в издательстве. Аманда перебила меня и сказала: «Понятно. Ты пригласил вашего местного стукача». А потом заявила, что, конечно же, обязательно будет дома, – на этого типаона просто обязана посмотреть.

В ее словах мне почудилась угроза: она как будто решила показать мне, как нужно обходиться со стукачами. Хотя она в каком-то смысле сама попала в расставленные мной силки, я с замиранием сердца ждал этого вечера: Аманда могла превратить его в настоящую катастрофу. В своем страхе и смятении я попытался сделать нечто, что и сам считал безнадежной затеей, – проинструктировать Аманду. Я просил ее проявить хотя бы минимальное благоразумие и пощадить если не Норберта, то хотя бы меня. Результат оказался таким, как я и ожидал: бедняжка, сказала она, я знаю, что у тебя творится на душе, но нельзя же иметь все сразу.