— Я глубоко впечатлена, — сказала я Льюису, осматривая стены, заставленные книгами. Я не могла себе представить, как может выглядеть его дом, если такое количество книг было на яхте.
— Да. Мой отец немного коллекционер. Думаю, это связано с издательской стороной бизнеса.
— У него хороший вкус. Диккенс, Уайльд, Остин... о, и один из моих любимых авторов Хаксли.
— «О дивный новый мир»? — догадался он. — Дай угадаю, тебе нравится символизм?
— Да. — Я сняла книгу с полки, перелистывая страницы, вспоминала ту радость, которую получила от романа, когда прочитала его в средней школе.
— Этот роман — один из любимых Пенна.
Я захлопнула книгу.
— Конечно, его невозможно не любить.
— Знаешь, он неплохой парень.
— Уверена, что так, — сказала я, ставя книгу на полку.
— Я слышу сарказм в твоем голосе, — добавил Льюис. Он плюхнулся в кресло, вытянул ноги, положив ногу на ногу. — Ты должна просто получше его узнать. Не знаю, что произошло с вами в прошлом, но он уже не тот парень, каким был раньше.
— Может и нет, — осторожно произнесла я. — Почему ты его защищаешь?
— Он — мой лучший друг. Я знаю его всю свою жизнь. У него было много взлетов и падений. Ему пришлось тяжелее, чем ты думаешь.
— Не вызывай у меня слезу рассказом о нем.
Льюис усмехнулся и потянулся ко мне, я прошла мимо и вышла из комнаты. Он схватил меня за руку и притянул к себе.
— Не горячись. Я не говорю, что ты должна с ним переспать. Я говорю, что тебе не следует каждый раз с ненавистью смотреть на него, когда он открывает рот.
— Я не смотрю на него с ненавистью, — тихо заявила я.
Льюис выгнул бровь.
— Правда?
— А я-то думала, что ты подкатываешь ко мне, — сказала я. — Но, может ты подкатываешь ко мне из-за Пенна? — Я не смогла сдержать смех.
Льюис стоял, и на секунду мне показалось, что он сейчас меня поцелует. У него был такой взгляд, который я раньше видела у дюжины парней. Но потом он улыбнулся.
— Я всего лишь показывал тебе библиотеку. Пошли. Давай вернемся к остальным.
Он первым вышел из каюты, и я в замешательстве последовала за ним. Льюис был в некотором роде для меня загадкой. На самом деле, все они были для меня загадкой. Я никак не могла понять, какие они на самом деле, кроме того, что готовы они были показать другим. С одной стороны, мне казалось, что они действительно были сами собой, потому что они были вместе. Но они за все время, что я их видела, ни разу до конца не расслабились… ни разу. Как будто секреты и ложь настолько укоренились в них, что они не могли себе этого позволить, чтобы хоть один из их секретов вдруг стал достоянием чужака.
Мы уже почти вернулись к бассейну, когда увидели Пенна, одиноко стоящего на палубе. Его глаза остановились на нас двоих, что-то момилетное промелькнуло на его лице, я даже не успела понять, что именно. Но Льюис кивнул ему и поспешно прошел мимо.
Пенн протянул руку, останавливая меня.
— Что? — Спросила я. В моем голосе звучал яд, и мне тут же вспомнились слова Льюиса в библиотеке. Может я и впрямь смотрела на Пенна с ненавистью, когда мы сталкивались на пути. Я вздохнула и встретилась с ним взглядом, пытаясь сдержать гнев в своем тоне. — Ты что-то хотел?
— Что вы там делали вдвоем?
— Я хотела посмотреть библиотеку.
Брови Пенна поползли вверх.
— Да?
— Да. Льюис был так любезен, что показал ее мне.
— Ммм, — пробормотал он.
Очевидно, он мне не поверил. Да, ради Бога. Я не собиралась перед ним оправдываться.
— А ты что здесь делаешь?
— Размышляю. — Он снова перевел взгляд на море, казалось, на мгновение исчез в своих мыслях. Этот взгляд был таким знакомым с того момента в Париже, что у меня перехватило дыхание от воспоминаний.
— О чем? — Прошептала я, зачарованная его отстраненным взглядом в даль.
— Ты знаешь, что означает эвдемонизм?
Я прищурилась.
— Эв… что?
Он отодвинулся в сторону и рассмеялся.
— Я приму это как «нет».
— Нет, — согласилась я. Я не могла понять, почему он вообще заговорил со мной об этом.
— Это греческий термин, обозначающий счастье или благополучие. Более точно переводится как расцвет или процветание человечества. В этике мы используем его для описания идеи Аристотеля о том, как этика способствует счастью и что цель жизни — достичь эвдемонии.
Я тупо уставилась на него.
— Честно, я плохо поняла.
Он кивнул.
— Я видел такое же выражение на лицах моих учеников. Нас уже не так много.
— Этому ты учишь? Идеям Аристотеля?
— В основном этике. Вот в чем заключается мои исследования.
— Интересно.
Я удивилась сама себе, прислонившись к перилам рядом с Пенном. Мне следовало отступить и проигнорировать этот разговор. Мне не нужен был урок философии в конце такого невероятного дня. Я должна была просто уйти. Но, так или иначе, я не могла, я хотела узнать больше. Мне хотелось услышать, как он говорит о своей страсти — философии. Именно это и привлекло меня к нему тогда. И даже, зная, чем все закончилось ранее, не заставило меня уйти сейчас.
— Значит... счастье? — Спросила я.