Бесшабашный

Заслышав его шаги, она вздрогнула, обернулась, и тогда он распахнул свой черный плащ, чтобы стала видна белая рубашка, — все, как учила ее сестра: «Белое как снег. Алое как кровь. Черное как эбеновое дерево». Одного цвета пока недостает.

Одним ловким движением Темная Фея распустила волосы и бросила на него полчища черной моли. Однако Джекоб уже успел ножом полоснуть себя по руке и отер кровь о белоснежную рубашку. Мотыльки шарахнулись назад, словно им опалило крылья.

— Белый, алый, черный, — вымолвил он, отирая клинок об рукав. — Цвета Белоснежки. Так мой брат всегда их называл. Он сказки очень любил. Кто бы мог подумать, что в них столько силы?

— Про три цвета тебе откуда известно? — Фея отступила на шаг.

— Сестра твоя рассказала.

— Она выдает тебе наши тайны… Уж не в благодарность ли за то, что ты ее бросил?

Не смотри на нее, Джекоб! Она слишком прекрасна.

Фея сбросила туфельки и отошла еще ближе к воде. Джекоб чувствовал на себе ее силу столь же явственно, как холод этой ночи.

— Очевидно, твою вину простить еще трудней, — сказал он.

— Да, они все еще негодуют из-за того, что я ушла. — Фея тихо рассмеялась, и черные мотыльки запорхнули ей обратно в волосы. — Все равно не пойму, чего она хотела добиться, рассказав тебе про три цвета. Как будто я не в силах погубить тебя без всякой моли.

Она отступила еще на шаг, покуда воды пруда не сомкнулись вокруг ее босых лодыжек, и в тот же миг воздух ночи наполнился странным гулом, словно тоже превратился в черную воду.

Джекоб почувствовал: ему становится нечем дышать.

— Верни мне брата!

— С какой стати? Я всего лишь сделала его тем, кем ему суждено стать. — Она откинула назад свои длинные пышные волосы. — Знаешь, что я думаю? Моя сестра все еще слишком влюблена, чтобы самой тебя убить. Вот и послала тебя ко мне.

Он чувствовал: еще чуть-чуть, и ее красота заставит его забыть все на свете — ненависть, приведшую его сюда, любовь к брату, самого себя. Не смотри на нее, Джекоб. Он что есть силы сжал пораненную руку, чтобы ошпарить себя болью. Боль от клинка брата твоего. Он сжимал рану до тех пор, пока кровь не полилась струйкой, и все вспомнилось снова: лицо Вилла, искаженное яростью. Его пропащий брат.

Фея двинулась к нему.

Да-да. Подойди поближе.

— Ты и вправду такой наглец, что считаешь возможным предъявлять мне требования? — Она подошла к нему почти вплотную. — Думаешь, если одна фея перед тобой не устояла, то и любая не устоит?

— Нет. Это не так, — ответил Джекоб.

Глаза ее испуганно распахнулись, когда он схватил ее за лилейно-белую руку. Ночь оплела паутиной его уста, но он успел вымолвить ее имя, прежде чем она лишила его дара речи.

Она оттолкнула его, вскинула руки, пытаясь отринуть от себя смертоносные руны. Но ее пальцы уже превратились в ветки, а ноги пустили корни. В волосах зашуршала листва, кожа сделалась корой, а ее вскрик прозвучал то ли стоном, то ли порывом ветра в кроне раскидистой ивы.

— Красивое имя, — сказал Джекоб, раздвигая плакучие ветви и подходя к самому стволу. — Даже жалко, что произносить его можно только в вашем царстве. Любовнику своему ты его никогда не называла?

Ива заскрипела, и ствол ее склонился к воде, словно оплакивая свое отражение.

— Ты наградила моего брата кожей из камня. Я дарю тебе кожу из коры. По-моему, вполне честная сделка, разве нет? — Джекоб запахнул плащ, прикрыв окровавленную рубашку. — Пойду найду Вилла. И если его кожа все еще из нефрита, я вернусь и разожгу костер прямо у тебя на корнях.

Джекоб не мог бы точно определить, откуда донесся до него ее голос. Может, он вообще звучал только у него в голове, но до того отчетливо, будто каждое слово она шептала ему на ухо.

— Отпусти меня, и я верну твоему брату человеческую кожу.

— Твоя сестра предупреждала: именно это ты и пообещаешь. И не велела тебе верить.

— Приведи его ко мне, и я докажу.

— Твоя сестра еще кое-что посоветовала сделать. — Джекоб запустил руку в ее густую крону и сорвал целую пригоршню серебристых листьев.

Когда он завернул листья в платок, ива тяжко вздохнула.

— Вообще-то я должен отнести эти листья твоей сестре, — сказал Джекоб. — Но думаю, лучше выменять у тебя за них кожу брата.

Пруд мерцал перед ним зеркальным серебром, а рука, которой он дерзнул схватить фею, теперь онемела, как на морозе.

— Я приведу его тебе, — сказал он. — Этой же ночью.

Но по кроне ивы пробежала дрожь.

— Нет! — зашелестели листья. — Только не до свадьбы! Он нужен Кмену. Завтра нефритовый гоил должен быть рядом с ним.

— Но почему?

— Обещай, или я не стану ничего делать.

Пруд давно уже скрылся где-то за стрижеными кустами, а Джекоб все еще слышал ее голос.

— Обещай!

Снова и снова.

КУНСТКАМЕРЫ ИМПЕРАТРИЦЫ