Его глаза поражают больше, чем его потрепанный, разъяренный вид. Этот серый взгляд — как дым от самого жаркого костра, и в то же время холодный, как ледяная крошка, пронзительный, как кончики сосулек. Эти глаза выдают ужас, который он испытывает, и выглядят так же, как в ту ночь, когда я увидела, как он забрал первую жизнь.
Я сделала это с ним. Я убила его отца.
Он знает, что я сделала. Вряд ли он забудет отчетливый вид кинжала, который я столько раз прижимала к его горлу — того самого кинжала, который сейчас торчит из горла его отца.
И все же его нож промахнулся мимо меня.
Кай не промахивается. Только если сам этого не захочет.
— Что ты со мной сделала?
Его слова почти затерялись в грозе, но они пробирают меня до костей сильнее, чем дождь. Я уже слышала, как эти слова срывались с его губ, когда они касались моих собственных. Я чувствовала, как этот дождь холодит мою разгоряченную кожу, когда мы были в нескольких сантиметрах друг от друга. Я уже чувствовала на себе его серый взгляд, в котором было много тепла, а не ненависти.
Как может одно мгновение отражать другое таким болезненным образом? Неужели только вчера его губы произносили эти слова с тоской, а сегодня — с отвращением?
Но единственное сходство между вчерашним вечером и сегодняшним моментом — это огонь и стойкость чувств, наполняющих его глаза. Когда маска снята, он беззащитен, и я могу отчетливо видеть скорбь на его лице.
Его рука, держащая нож, готовая нанести удар, дрожит в воздухе. Я почти вижу, как в его голове собираются воедино все кусочки, как осознается, кто я такая и что сделала.
Он отводит руку назад, готовый вонзить нож мне в грудь. Мои глаза закрываются, и я опускаюсь на ноги, принимая свою судьбу.
Мне
Мои жалкие мысли прерывает придушенный крик разочарования, от которого я распахиваю глаза. Руки Кая запутались в волосах, он склонил голову. Когда его глаза наконец встречаются с моими, прорезая дождь и расстояние, разделяющее нас, я вижу, что в них бушует битва.
Он знает, что ему нужно делать, и все же
Голос Кая дрожит, как и его руки. — Я должен вонзить этот клинок тебе в горло.
И он тоже легко может это сделать. У меня нет ни оружия, ни воли, ни сил, чтобы попытаться остановить его.
Мой голос звучит так же надрывно, как и я сама. — Тогда сделай это.
Он качает головой, глядя на меня с таким же отвращением к себе, как и ко мне. — Я сделаю. Я
Он гримасничает, хватаясь за кинжал, направленный прямо на меня. Из его горла вырывается еще один разочарованный звук. Он проводит обеими окровавленными руками по волосам, качая головой в сторону земли.
— Тогда почему я не могу этого сделать? — Теперь он смотрит на оружие в своей руке, на оружие, которым мог бы легко лишить меня жизни. — Почему, когда дело касается тебя, я вдруг становлюсь трусом? Почему, когда речь идет о тебе, мне вдруг становится
Его грудь быстро вздымается и опускается при каждом неровном вдохе. Мне же кажется, что я совсем перестала дышать, когда он произносит: — Я говорил тебе, что дурак для тебя, и, похоже, был прав. — Его смех едкий. — Я дурак, когда дело касается тебя.
Следующие слова из его уст прокляты и в то же время обманчиво спокойны. — Может быть, когда я избавлюсь от тебя, я найду в себе мужество. Так что я даю тебе фору.
Я моргаю, глядя на него. Мои ноги словно прикованы к месту. Я не двигаюсь ни на дюйм, слишком потрясенная и ошеломленная, чтобы делать что-либо, кроме как смотреть.
— По крайней мере, ты сдержала свое обещание. Ты оставалась в живых достаточно долго, чтобы ударить меня в спину. — Он горько смеется, вспоминая нападение после первого бала, когда я обрабатывала его рану. — А теперь я обещаю отплатить тебе тем же. — Его голос напряжен от эмоций. — Беги, Пэйдин. Потому что когда я поймаю тебя, я не промахнусь. Не дрогну. Я не совершу ошибку, испытывая к тебе
Я застыла, все еще стоя под ледяным дождем.
— Уходи! — кричит он, его голос срывается. — Уходи, пока я не нашел кого-нибудь, кто не трус, кто не дурак, и не позволил ему вонзить этот кинжал в твою спину прямо здесь, прямо сейчас.
Я спотыкаюсь на неровной земле, прежде чем отвернуться от него. А потом я снова бегу, как делала это весь день, всю свою жизнь. Я бросаю взгляд через плечо и вижу, как Кай опускается на колени рядом с королем, не сводя с меня глаз.
Я сглатываю эмоции, подступающие к горлу и грозящие вытечь из моих жгучих глаз.
Я не оборачиваюсь.
Глава 67
Как я мог быть таким слепым, таким рассеянным?
Я наблюдаю за тем, как ее удаляющаяся форма становится все меньше, наблюдаю, как она убегает от меня — убегает от убийцы.
Вот только я не вел себя как тот, кем был рожден.
Я не повел себя как убийца, в которого меня превратили.
Я отпустил ее.