— Они отправляют меня на Испытания. Видимо, люди хотят, чтобы я была там. — Я замялась. — В развлекательных целях, конечно. — Я слабо улыбаюсь, но ничто не может остановить выражение ужаса на ее лице.
Она подносит мягкую коричневую руку ко рту, вздыхая: — О, Пэ... — Она осекается, не зная, что сказать, что сделать. — Но ты... У тебя нет способностей...
— Все будет хорошо, — говорю я, пытаясь убедить и ее, и себя. — Я буду...
— Не смей говорить, что будешь
— Убьют меня, — заканчиваю я за нее. — Я знаю. — Страх снова заглядывает в глаза Адены, проникая в нее с такой силой, что я боюсь, как бы она не рассыпалась. Грустная, маленькая улыбка появляется на моих губах, когда я принимаю ее. Я покидаю единственного человека, который знает меня, единственного, кому могу по-настоящему доверять. Она была постоянной частью моей жизни, якорем, без которого я буду дрейфовать.
Но это к лучшему. Без меня ей будет безопаснее.
— Я могу это сделать, — мягко говорю я. — Я
Адена ошеломленно кивает, уже зная это. Она знает, как мой отец начал обучать меня, когда ему стало ясно, что его маленькая девочка — Обыкновенная, обреченная на смерть.
Она знает, как в пять лет моя жизнь изменилась, не успев начаться. Отец усадил меня к себе на колени и прошептал, что я не такая, как все, что я должна притворяться тем, кем не являюсь, если хочу расти с ним рядом. Это была наша маленькая игра, сказал он. Игра в притворство. Игра, в которой он уже выбрал для меня идеальную роль на всю оставшуюся жизнь.
— Что такое Экстрасен, папочка? — Этот вопрос до сих пор так ярко звучит в моей памяти, хотя прошло уже более тринадцати лет с тех пор, как я его задала.
Отец только тихонько хихикнул — казалось бы, простой звук, который я хотела бы запомнить. —
Если бы только смерть умела давать обещания.
Вдруг меня снова затягивает в удушающие объятия. — Вернись ко мне домой, Пэ. Пожалуйста? — Голос Адены приглушенно звучит в моих волосах. — Ты — все, что у меня осталось, ты знаешь.
Больше всего на свете я хотела бы, чтобы эти слова не были такой ужасающей правдой.
Когда мать Адены заболела, лечить ее пытался, скорее всего, мой отец. Целители — редкость в трущобах, и люди нуждались в нем так же сильно, как и любили его. Но даже Элитные имеют свои пределы, а Смерть, похоже, не знает границ. А поскольку Адена никогда не знала своего отца, он мог быть тем самым зеленоглазым торговцем, которого я ограбила сегодня утром, если бы мы только знали.
С губ срывается болезненный смешок. — А ты — все, что у меня осталось, А.
— Хорошо. — Она фыркает и отступает назад, чтобы посмотреть на меня. — Тогда тебе лучше найти способ вернуться ко мне. Если кто и сможет выбраться из этих чертовых Испытаний, так это ты. — Она смотрит на меня вызывающе решительно. — В худшем случае ты проиграешь и вернешься домой. В лучшем — ты выиграешь эту чертову штуку.
Я разражаюсь смехом от этой абсурдной мысли. — Я буду стараться для тебя, А.. — Проглотив комок в горле, я добавляю: — Я буду навещать тебя. Обещаю. Я найду способ. Если понадобится, пойду пешком.
Она улыбается, обнимает меня в последний раз и машет рукой, когда я направляюсь в переулок. Стоя на ногах за Фортом, она кричит: — Это не прощание, а лишь хороший способ сказать «пока», пока мы не увидимся!
Это та же самая пошловатая фраза, которую она произносит уже много лет, но впервые она прозвучала как прощание. — Ты моя любимая, А! — воскликнула я в ответ, голос сорвался без моего разрешения.
— И ты моя, Пэ!
Улыбаясь, я наконец отрываю от нее взгляд и начинаю спешить по Луту, подумывая о том, чтобы убежать от Имперца, от Испытаний, от
Но эта безрассудная мысль исчезла так же быстро, как и стук моих ног по булыжнику. Если я побегу, меня выследят и убьют. По крайней мере, если я пойду на Испытания, у меня будет шанс выжить. Вроде того.
Задыхаясь, я возвращаюсь к Имперцу, к которому теперь присоединилась маленькая девочка, робко оценивающая меня. — Готовы идти? — спрашивает он, глядя между нами двумя. Я шутливо киваю, несмотря на отсутствие выбора.
Мы молча идем по Луту, проходя мимо толпы людей, которые хлопают нам и выкрикивают свои поздравления. Когда мы приближаемся к концу длинной улицы, я вижу темную карету, ожидающую нас, с Имперцем, сидящим на водительской скамье в белой форме, почти ослепляющей на солнце.