Бессильные мира сего

Красно-черное лицо его светилось самодовольством, а на лице сэнсея была не только ненависть, на лице еще был страх. ...Какого черта? Сэнсей никогда никого и ничего не боялся. Что еще за протеже? И вдруг он понял: "Злобная Девчонка". Вот о ком они сейчас говорят. Опять. В третий раз уже. "А поутру она вновь улыбалась перед окошком своим, как всегда. Ее рука над цветком изгибалась, и из лейки лилась вновь вода..." Этот чернолицый дьявол хочет запустить в мир "всеизлечающее зло", а сэнсей не хочет. Сэнсей боится. Просто боится, и все. А сволочь черномордая его шантажирует... Он смотрел, как старики раскланиваются - старомодно-вежливо, с достоинством, дьявольски прилично. Он увидел слова Лахесиса: "Я по-прежнему жду ответа". И слова сэнсея: "Я вам уже ответил. Не смейте меня мучить..." Или что-то в этом роде: губы у сэнсея снова сделались словно замерзшие, онемели. Он выскочил из машины, подхватил сэнсея еще на ступеньках, довел до машины, помог забраться на заднее сиденье. "Ничего, ничего, - приговаривал сэнсей невнятно. - Все в порядке. Я могу... Вполне..." Роберт пристегнул его ремнем, сел рядом с Тенгизом, пристегнулся сам. "Поехали", - сказал он Тенгизу, и Тенгиз аккуратно и мягко развернул машину. (Лахесис все еще стоял у подъезда, страшное лицо его чернело на фоне снежных подушек, прилипших к стенам здания, он держал руку в лениво расслабленном приветствии, как товарищ Сталин на Мавзолее). ...Кому нужны эти ваши мировые проблемы, раздраженно думал Роберт, адресуясь к страхагенту-владельцу-Лахесису. Оставьте мир в покое и займитесь собственными персональными делами. И всем сразу же станет легче... Он понимал, что сэнсей ни за что не согласился бы с этим простым рассуждением. Сэнсею ведь тоже не давал покоя этот мир, слишком неудачно скроенный, чтобы в нем просто жить, не пытаясь переменить выкройку. Но сэнсею я верю. А Лахесису нет. ...Да провались ты пропадом, неприятный старик, подумал Роберт. Я вообще не верю тем, кто претендует проводить меня через превратности судьбы. Оставьте меня с моей судьбой наедине, и мы с ней как-нибудь да разберемся... В конце концов, я тоже согласен, чтобы мной управляли, но при условии, что я этого управления не замечаю... Он понимал, что хорохорится. Ни черта не годен был он разбираться один на один со своей судьбой. И никто из нас не годен, подумал он. Даже Тенгиз-психократор. Сэнсей как-то сказал с горечью (в ответ на какой-то дурацкий упрек): "А я сейчас все плохо делаю. Я даже сплю плохо". Это и про нас про всех тоже. И особенно плохо все мы распоряжаемся своею судьбой. Да мы ею вообще не распоряжаемся. Совсем. Дилетанты. Никакошенького профессионализма... Тут он отвлекся, потому что сэнсей вдруг заговорил, и голос у него был резкий и незнакомый:

- Когда у нас мальчик назначен? - спросил он.

- Завтра, - сказал Роберт. - В десять утра.

- Я помню, что в десять утра. А нельзя - сегодня? Сейчас?

- М-м, не знаю.

- Нет времени, Роберт. Времени - нет. Позвоните. Устройте. Соврите что-нибудь. Чтобы через пару часов. Лучше - через час. Мы будем через час дома, Тенгиз?

- Через два, - сказал Тенгиз коротко.

- Отлично. Пусть будет через два. Соврите, что-нибудь, если понадобится.

- Хорошо, - сказал Роберт и достал мобильник. - Я попытаюсь.

- Соврите что-нибудь, - повторил сэнсей в третий раз. - Скажите, что обнаружились новые важные обстоятельства.

- Я совру, - пообещал Роберт, набирая номер. - Не беспокойтесь, сэнсей.

- Времени совершенно нет, - сказал сэнсей с каким-то даже отчаянием. Он откинулся на сиденье, положил руки на колени, но сейчас же снова сгорбился, почти повиснув на ремнях. - Совершенно, - повторил он. Совершенно нет времени.

3.10.2002