Бесславие. Преступный Древний Рим

Для рядового египтянина, отметим, обращение к римскому наместнику было делом отнюдь не простым. Прежде всего, письменное заявление полагалось составлять на греческом языке, являвшимся в Египте официальным со времен завоевания страны Александром Македонским. Для большинства простых людей это подразумевало обращение к писарю-переводчику, услуги которого, надо полагать, стоили недешево. Отсюда же, кстати, и то и дело встречающиеся в формулировках жалоб логические нестыковки и словесные клише. Мы слышим не истинную речь египетских селян, а ее пересказ на другом языке в исполнении писцов. Неясно даже, к какому именно праву апеллируют податели жалоб: то ли к имперскому римскому, понимаемому как собрание конституций, эдиктов и рескриптов; то ли к греческому, основанному на местных законах, многие из которых принимались лишь для урегулирования особых случаев, таких как статус евреев в Александрии; то ли к традиционному естественному праву, основанному на местных египетских обычаях… На практике, надо полагать, действовали и могли применяться все три вышеназванных источника права, а выбор наиболее убедительного правового основания оставался за наместником. Рассмотрение дел могло осуществляться чудовищно долго. Одна тяжба (P. Oxy. 2.237) тянулась тридцать четыре года — с 90 по 124 год, — и никто из лиц, являвшихся сторонами дела, так и не дожил до его окончания. Даже если просителю удавалось благополучно заручиться решением наместника (или чиновника рангом ниже) в свою пользу, прямого действия оно не имело. Полученный рескрипт носил характер всего лишь экспертно-правового заключения, и просителю затем еще нужно было обратиться в местный суд с исковым заявлением, подкрепив его рескриптом в качестве веского обоснования, а это тоже стоило денег и не давало гарантии принятия судом исполнительного решения в пользу истца. Рескрипт не имел обязывающей силы и не предусматривал санкций за невыполнение ответчиком прописанного в документе решения.

Невзирая на все недостатки, система петиционных жалоб позволяет нам составить на примере Египта некое представление о степени проникновения закона в обыденную провинциальную жизнь. Мы видим, что процедура урегулирования споров на местах была достаточна хорошо проработана — и у потерпевшей стороны имелся весьма широкий выбор разных вариантов решения проблемы. Можно было просто смириться с потерей имущества или же попытаться его вернуть, а уж какими именно средствами — уговорами или угрозами, подачей прошений или судебных исков, — зависело от обстоятельств. Самое главное, что каждый собственник жил «под сенью права», то есть всегда памятовал о наличии у него законных оснований и возможностей для взыскания украденного имущества с похитителей. Но вот что особенно интересно в этих прошениях: они позволяют нам составить базовые представления о криминальной статистике той эпохи.

Из 182 петиций, найденных археологами на месте египетского города Оксиринх эпохи римского владычества, семьдесят четыре (41%) содержат жалобы на разного рода уголовно наказуемые (в современном представлении) деяния, включая оскорбление действием, мошенничество, вымогательство и хищение имущества, а еще тридцать три (18%) касаются семейных споров, преимущественно из-за раздела наследства. Архив папирусов из раскопок на месте города Тебтунис содержит полную подборку документов, рассмотренных чиновниками за шестнадцать месяцев подряд в 45–46 годах (то есть в эпоху правления Клавдия). Из 1048 записей, однако, лишь семьдесят (6,7%) приходится на жалобы населения. Отсюда видно, что при достаточно большом объеме юридического делопроизводства на местах рассмотрение ходатайств отнимало у чиновников весьма скромную часть рабочего времени. Петиции поступали от представителей различных слоев общества, а значит, обращение за помощью к властям и в те времена отнюдь не являлось прерогативой одних лишь состоятельных людей. Некоторые прошения и вовсе похожи на крик отчаяния людей, попавших в безвыходную ситуацию. Из 134 петиций с претензиями имущественного характера, обнаруженных в Оксиринхе, тридцать девять (29%) исходят от женщин. Женщины часто владели собственностью, отписанной мужем или полученной в наследство от родителей, и нередко оказывались в роли беззащитных жертв чьей-либо беспринципности. «Я немощная вдова», — пытается разжалобить чиновников одна из обобранных. Но даже и при вынесении решения в их пользу никаких механизмов, обеспечивающих исполнение чиновничьих рескриптов, женщинам (как и мужчинам) не предлагалось. В другом папирусе конца III века находим историю тяжбы племянницы с дядей, присвоившим всё имущество ее отца (своего брата) после того, как тот скончался, не оставив завещания. «Я несколько раз на него в суд подавала, — жалуется обездоленная, — но он всё так же надо мною только издевается» (P. Oxy. 17.2133).