Бесславие. Преступный Древний Рим

Но и сливки римского общества не имели прививки от патологической лживости и алчности. Судьи устраивали чуть ли не заочные торги между знакомыми, пытавшимися повлиять на их решение в пользу одной или другой из состязающихся сторон. Нам это представляется откровенной коррупцией, но практика патронажа в древнеримской реальности являлась едва ли не главной движущей силой в самых различных отраслях человеческой деятельности и не считалась ни безнравственной, ни предосудительной, и было бы странно, если бы она не пропитала насквозь и судебно-правовую систему. О чем тут можно говорить, если в первой половине IV века Юлий Фирмик Матерн, переквалифицировавшись из адвокатов в астрологи, объяснял читателям своего фундаментального трактата смену профессии нежеланием «оставаться соучастником серийных разбойных ограблений под видом судопроизводства». Ниже приведено данное Фирмиком (между прочим, в своде знаний по астрологии) обоснование причин, побудивших его оставить юриспруденцию.

Те, кто, подобно мне, работал защитниками в суде, оказались поголовно вовлечены в склочные прения и грызлись, как собаки, не на жизнь, а на смерть. И от всех этих препирательств лично я не приобретал ничего, кроме сгущающегося день ото дня ощущения грозящей мне опасности и неимоверно гнетущей злонамеренности вокруг. Мне постоянно приходилось противостоять агрессивным типам — как из тех, кто баламутит воду просто ради развлечения, так и из тех, кто пытается заставить незнакомых людей работать на себя из алчности или запугивает бедолаг ужасами, творящимися в судах.

В заключение Фирмик честно признаёт, что «дезертировал с правового поля во избежание перспективы окончательно запутаться в усугубляющихся день ото дня хитросплетениях заговоров и опасностей» и «бросил заниматься этим узаконенным воровством, точнее даже — бандитизмом» (Познание в восьми книгах, предисловие к книге IV).

Губернаторы призваны были служить гарантами того, чтобы судебная система не становилась игрушкой в руках местных богачей и авторитетов. Императорским эдиктом устанавливалось, что «к обязанностям, лежащим на совести презида, относится следить за тем, чтобы могущественные люди не чинили обид низшим» (Дигесты, I.XVIII.6). Но из других законоположений, в буквальном смысле соседствующих с процитированным, явствует: судебная система оказывалась настолько несовершенной, что многие просто не могли не злоупотреблять этим обстоятельством. Стороны имели возможность безнаказанно выставлять лжесвидетелей или предъявлять поддельные документы в доказательство своей правоты (Дигесты, I.XVIII.6). Понятно, что в такой ситуации можно было подкупать и судей и свидетелей, тем более что последних достаточно было просто «убедить» не являться в суд.

Дошло до нас множество свидетельств и о злоупотреблении своим служебным положением всяческих сановников и военачальников, включая самозванцев, и о превышении ими своих полномочий. Такие могли и выдать себя, в том числе и в суде, за лиц более высокого сословия или звания, чем были на самом деле (Павел, Сентенции, V.XXV), и причинить малоимущим обиду, забрав последнее под предлогом, например, нужд армии (Дигесты, I.XVIII.6). Ну а в провинции даже самые мелкие чиновники регулярно творили произвол и самосуд, убивали, пытали, секли и бросали в тюрьмы римских граждан без оглядки на закон (Павел, Сентенции, V.XXVI). На самом деле должность провинциального наместника, похоже, прочно ассоциировалась с безнравственностью и продажностью — и чуть ли не символизировала предел морального падения. Ювенал, к примеру, едко советует амбициозному политику:

В день, когда ты правителем станешь желанных провинций,

Нрав свой крутой сумей обуздать, умерь раздраженье,

Алчность свою сократи и жалей союзников бедных:

Нет ведь у них ничего — только кости, даже без мяса.

(Сатиры, VIII.87–90)[36]